Лакомый кусочек

Нельзя было, чтобы меня здесь застали; я знала, что это частное владение. Я перепрыгнула живую изгородь возле дорожки и пустилась через газон, в тень. Я представила себе, как Лен бросится по дорожке к двери и столкнется с взбешенными представителями респектабельного общества — например, с группой пожилых дам в вечерних туалетах; это видение вызвало у меня легкий укол совести. Лен был моим другом. Но он принял сторону моих противников — пусть теперь расплачивается.

Я остановилась в темноте и задумалась. Позади меня был Лен, справа — дом, а впереди и слева — глухая тьма. Там что-то преграждало мне путь. Оказалось, что это кирпичная ограда, начинавшаяся возле чугунных ворот; ограда, очевидно, обходила кругом дома. Мне придется через нее перелезать.

Я пробралась сквозь колючие кусты. Ограда доставала мне только до плеча. Я сняла туфли и перекинула их через ограду, а потом полезла, хватаясь за ветки и выступы кирпичей. Послышался звук рвущейся ткани. Кровь стучала у меня в ушах.

Закрыв глаза и покачиваясь от головокружения, я немного постояла на коленях на горизонтальной поверхности ограды; потом свалилась на другую сторону.

Кто-то схватил меня, поставил на землю и встряхнул. Это был Питер; должно быть, он следил за мной и дожидался в боковой улице, зная, что я попытаюсь перелезть через ограду.

— Что с тобой такое, черт возьми? — сурово спросил он. При свете уличного фонаря я видела, что он одновременно и сердит, и озабочен. — Ты что, больна?

Я прижалась к нему и погладила его по затылку. Оттого, что меня наконец остановили и обняли, оттого, что я наконец снова услышала обычный, знакомый голос Питера и вновь ощутила его реальность, я почувствовала такое облегчение, что принялась беспомощно смеяться.

— Вовсе нет, — сказала я. — Я совершенно здорова. Сама не понимаю, что на меня нашло.

— Ну тогда обувайся, — сказал Питер, протягивая мне туфли. Он был зол, но не собирался устраивать сцену.

Лен перелез через ограду и глухо шлепнулся на землю. Он тяжело дышал.

— Поймал? Молодец. Давай-ка убираться отсюда, пока не вызвали полицию.

Машина была совсем рядом. Питер открыл для меня переднюю дверь, и я села; Лен сел сзади, рядом с Эйнсли. Мне он сказал только: «Вот не знал, что ты истеричка». А Эйнсли ничего не сказала. Мы отъехали от тротуара, завернули за угол. Лен говорил Питеру, где сворачивать. Я предпочла бы поехать домой, но не хотела причинять Питеру новые огорчения. Я сидела выпрямившись и положив руки на колени.

Мы оставили машину возле дома, где жил Лен; дом, насколько можно было судить в темноте, представлял собой допотопную кирпичную постройку с пожарными лестницами на наружных стенах. Лифта не было; наверх вела скрипучая лестница с деревянными перилами. Мы чинно поднимались парами.

Квартира была крошечная — всего одна комната, с двумя дверьми — в ванную и в кухню. В комнате был некоторый беспорядок: на полу стояли чемоданы, повсюду были разбросаны книги и одежда — Лен явно еще не успел устроиться. Кровать стояла слева от двери и днем преобразовывалась в кушетку; я скинула туфли и свалилась на нее. Тело мое наконец ощутило усталость, мышцы заныли.

Лен налил нам троим щедрые порции коньяка, поискал в кухне и нашел кока-колу для Эйнсли, а потом включил проигрыватель. Они с Питером стали возиться с фотоаппаратами — ввинчивали в них разные объективы, заглядывали в видоискатели и обменивались мнениями относительно выдержек и диафрагм. Я чувствовала себя опустошенной. Вернее — во мне не осталось никаких чувств, кроме раскаяния, которое не находило выхода. Если бы я могла остаться с Питером наедине, все было бы иначе, — подумала я; он бы меня простил.

От Эйнсли толку было немного. Я видела, что она продолжает разыгрывать девочку-паиньку, считая, что это самый безопасный курс действий. Она сидела в круглом плетеном кресле, похожем на то, что стоит у Клары в саду, но со стегаными вельветовыми подушками ярко-желтого цвета. С этими подушками я знакома. Они держатся на кресле при помощи резинок, которые имеют привычку соскальзывать; стоит человеку немного поерзать в таком кресле, и подушки сползают и заворачиваются вокруг его бедер. Впрочем, Эйнсли вовсе не ерзала, она держала на коленях стакан кока-колы и серьезно рассматривала свое отражение в коричневой жидкости. Лицо ее не выражало ни удовольствия, ни скуки; она спокойно и терпеливо ждала, как ждет хищное болотное растение, — распустит по воде зеленые чашечки-ловушки и ждет, чтобы насекомые, которыми оно питается, явились на смерть.

Я сидела прислонясь к стене, потихоньку пила коньяк, и звуки голосов и музыки плескались вокруг меня, как волны. Наверное, я надавила на кровать, и она немного отъехала от стены; образовалась щель, и я перестала смотреть по сторонам и рассеянно, без особого интереса, заглянула в нее. Прохладная темная впадина между кроватью и стеной показалась мне очень привлекательной.

Я подумала, что там будет очень тихо и не так сыро. Поставив рюмку на телефонный столик возле кровати, я быстро огляделась. Все были заняты. Никто не заметит.