Лакуна

— Если это можно так назвать. — Олунда резала куриные грудки для чалупы и ворчала, вымещая на курах старые обиды.

Канделария рассказала, как однажды, придя в квартиру сеньоры, обнаружила там залитый кровью лист железа.

— Я сперва подумала, что она порезалась, устанавливая лист на мольберт, или кого-то убила. Скорее всего, мужа, учитывая, что он натворил. Но хозяйка невозмутимо уселась со своими красными красками, насвистывая, и как ни в чем не бывало добавила в картину еще крови.

— Хватит сплетничать, — оборвала Олунда: она явно завидовала, что не видела этого своими глазами. — Канди, сними шкурку со всех помидоров вон из того ведра, а ты, чудак, режь лук, пока слезы из задницы не польются.

2 ФЕВРАЛЯ

Восемь видов тамале к Сретенью. На помощь позвали даже Сезара, который весь день грозил, что уволится: мол, он «шофер, а не батрак для кухарок». Злится он с самого октября, потому что к нему в комнату поселили этого чудака; теперь вот и фартук пришлось надеть, а там и конец света не за горами. Художник ответил, что очень сожалеет, но теперь за хозяйство отвечает Фрида. «К тому же, дружище, ты становишься слишком стар, чтобы водить машину, так что привыкай помогать на кухне». Так и есть: вчера по дороге в аптеку Сезар заблудился четыре раза. Хозяйка зовет его Генерал Нетуда.

Но еще больше, чем фартук, он презирает этот блокнот. Называет «шпионством». Как завидит ручку с бумагой — недрогнувшей рукой выключает свет. Но чаще всего вечером к тому времени, когда все тарелки в доме отчищены, вымыты и убраны, он уже храпит, как кит. И шпион может предаваться своему занятию, пока кит не очнется от сонного оцепенения. Все равно что снова очутиться в casa chica с матерью: «Потуши эту чертову свечу, пока не спалил весь дом».

19 ФЕВРАЛЯ

Канделария не помнит тот день, когда несла на спине клетку с попугаем по рынку Мелькор. Говорит, что, вероятно, тогда она только-только приехала из деревни; художник с хозяйкой взяли ее на работу вскоре после свадьбы, когда жили в доме родителей сеньоры на улице Альенде. Канделария не помнит ни попугаев, ни зачем их покупали, ни того, сколько супруги прожили в том доме с чудесным внутренним двориком, прежде чем построили этот. Она не знает, где ей больше нравится — там или тут. Похоже, она забыла практически все. Только так и можно выжить на службе у господ Ривера, когда вокруг бушуют страсти.

2 МАРТА

Сеньора пишет картину в маленькой студии рядом со спальней. Не так уж там и грязно: она подстелила под стул тряпку, которая вечером выглядит так, словно на нее пролился сине-красно-желтый дождь. Хозяйка вытирает ножи и кисти; она в сто раз опрятнее художника, который бросает все на пол и уходит прочь, громко топая ковбойскими сапогами. Но Канделария и Олунда отказываются нести ей наверх обед, отговариваясь тем, что, когда сеньора рисует, она становится еще раздражительнее обычного. Никогда не благодарит, потому что жизнь, по ее словам, — борьба, а не благодать, а слугам платят за то, чтобы они приносили что их попросят. Сегодня ей потребовались фаршированные перцы чили, еще синей краски и, как ни странно, совет.

— Очень красивая картина, сеньора. — Когда люди просят совета, обычно им нужно одобрение. — Дело движется быстро. К концу месяца мы наверняка ее закончим.

— Мы? — оскалилась королева, точно кошка, показывающая зубы другой кошке. — Как сказала муха, сидевшая на спине быка: «Мы пашем это поле!»

— Простите.

— Ничего страшного, Инсолито. Если мне скажут, что картина ужасна, я отвечу, что это «мы» написали.

На картине были изображены парящие в небе люди, связанные лентами.

— Ты любишь живопись? — поинтересовалась хозяйка. — Ты ее понимаешь?

— Не особо. Скорее слова. Они действительно красивы. Стихи и все такое прочее.

— Чем же вы занимались в школе?

— Жуткими гадостями, сеньора. Сплошная муштра и психомоторика. Школа была военная.

— Dios mió, бедный кутенок. Но ведь им так и не удалось тебя сломать, верно? Я заметила, что ты нет-нет да и писаешь хозяину на ботинки.

— Простите?

— Я слышала, как ты читал служанкам газету внизу в столовой. Коверкал заголовки, чтобы их посмешить. Эх вы, мятежнички. — Она по-прежнему стояла лицом к картине и говорила не оборачиваясь. Неужели собирается уволить?

— Это пустяки, сеньора, так, для препровождения времени. Мы же все равно работаем.

— Не бойся, я революционерка. Я одобряю мятеж. А куда тебя послали учиться, в Чикаго или куда-то в этом роде? В какую-нибудь промозглую дыру?

— В Вашингтон.

— Ах да, трон королевства Гринголандия.

— Что-то в этом роде. Скорее, кукурузные поля на окраине королевства. Школу окружали фермы и поля для поло.

— Поло? Это что за злак?

— Это игра. Богачи играют в бейсбол верхом на пони. Королева положила кисть и обернулась.