Ламьель

Вскоре, чувствуя себя все более непринужденно, герцог дошел до того, что стал вести себя — действительно или только в глазах Ламьель — чересчур вольно.

— Прощайте, сударь, — тотчас же сказала ему Ламьель, — и не смейте идти за мной, я вам запрещаю.

Фэдор остался стоять на дороге, словно его превратили в изваяние. Эта совершенно неожиданная выходка навеки закрепила в его сердце память о Ламьель.

По счастью, когда он вернулся в замок, у него хватило духу признаться во всем Дювалю.

— Нужно с недельку не разговаривать с этой недотрогой, — заявил Дюваль. — Так, по крайней мере, — добавил он, заметив, что его речи не по вкусу герцогу, — поступил бы молодой человек простого звания; но люди знатные, как вы, ваша светлость, считаются только с тем, что им угодно. Наследник одного из самых высоких титулов и одного из самых крупных состояний во Франции не подчиняется обычным правилам.

Молодой герцог не отпускал до часу ночи человека, выражавшегося с таким изяществом.

На другой день шел дождь, и это привело в отчаяние Фэдора. Он проводил время в мечтах о Ламьель; он вряд ли мог рассчитывать на встречу с ней, даже если бы кружил по всем дорогам. Он сел в карету и дважды проехал перед окнами Отмаров. На следующий день он дожидался часа прогулки со всей нетерпеливостью влюбленного; да, собственно говоря, эта любовь, созданная для него Дювалем, уже отчасти избавила его от скуки. Камердинер снабдил его пятью или шестью рецептами, как подойти к девушке. Фэдор позабыл все, когда увидел ее в полулье от себя на той же дороге, где он встретил ее в первый раз. Он пустил свою лошадь галопом, соскочил в ста шагах от нее, отправил лошадь обратно и, когда обратился к ней, был так взволнован, что высказал ей действительно то, что думал:

— Вы прогнали меня позавчера, мадмуазель, и привели меня этим в отчаяние. Как сделать, чтобы вы не прогнали меня и сейчас?

— Не разговаривать со мной больше, как с какой-нибудь горничной герцогини. Я, правда, была чем-то вроде этого, но теперь мое положение изменилось.

— Вы были лектрисой, но никогда не были горничной, и моя мать сделала вас, сударыня, своим другом. Я тоже хотел бы им стать, но при одном условии: роль герцогини на этот раз будете исполнять вы. Вы будете действительно повелительницей во всем значении этого слова.

Это начало понравилось Ламьель; ее самолюбию приятна была робость молодого герцога, но отрицательной стороной этого чувства было то, что к нему примешивалось слишком много презрения.

— Прощайте, сударь, — сказала она ему через четверть часа, — я не желаю видеть вас завтра. — И, так как герцог не находил в себе решимости уйти, она добавила повелительным тоном: — Если вы сейчас же не удалитесь, то я не увижу вас целую неделю.

Герцог поспешил скрыться. Его бегство чрезвычайно развеселило Ламьель. В замке ей тысячу раз говорили о почтительности, которую все проявляли по отношению к единственному сыну герцогини, наследнику столь славного имени. Такая перемена ролей показалась ей забавной.

Знакомство продолжалось, но все в том же духе. Ламьель держала себя как повелительница не только деспотичная, но и капризная. Однако через две недели она стала назначать свидания чаще, так как в послеобеденные часы уже начинала скучать, если не имела возможности помучить красивого молодого человека.

Он был от нее без ума, а она все время придумывала для него разные мучения.

— Оденьтесь в черное, когда придете ко мне завтра.

— Повинуюсь, — отвечал Фэдор. — Но почему такие печальные одежды?

— У меня только что умер один из двоюродных братьев; он торговал сыром.

Ее очень позабавило действие этой подробности на красивого молодого человека.

«Если когда-нибудь это станет известно, — думал он, печально бредя к себе в замок, — я стану навеки посмешищем».

Он попросил у матери позволения вернуться в Париж. Вероятно, у него не хватило бы мужества там остаться, но он получил отказ. На следующий день, направляясь на свидание, которое было назначено в соседнем лесу, в хижине, где обычно работали крестьяне, изготовлявшие деревянные башмаки, он воскликнул:

— Попробуйте отрицать успехи якобинского духа, если я облачился в черное по торговце сыром!

Ламьель, увидев его в самом строгом трауре, сказала ему:

— Поцелуйте меня.

Бедный мальчик заплакал от радости. Но Ламьель в данном случае не ощущала ничего, кроме удовольствия командовать. Она разрешила ему поцеловать ее, так как ее тетка устроила ей в этот день скандал более бурный, чем обычно, из-за ее частых свиданий с молодым герцогом, о которых было столько разговоров в деревне. Напрасно Ламьель меняла каждый день место их встреч. Уже три дня, как она удовлетворяла свое любопытство, выспрашивая у герцога малейшие подробности его парижской жизни; поэтому она не вняла голосу благоразумия, повелевавшего ей удалять одним словом молодого человека, как только она его увидит.