Ландскнехт шагает к океану

И они яростно торговались, к великому изумлению приказчика, и уже хозяин убеждал своего подручного, что рубин настоящий и чистый, а потом и вовсе прогнал за попытку обмануть клиента. Видя, что Михель не уступает, хозяин принялся запугивать его городскими властями, сурово настроенными по отношению к разным вооружённым бродягам, а Михель в ответ и правда схватился за оружие, а вконец запуганный и сбитый с толку приказчик безуспешно ломал голову над дилеммой, кого кликнуть: стражу, чтобы скрутила подозрительного продавца, либо лекаря к явно свихнувшемуся хозяину. Остановился на лекаре, но тут Михель и скупщик наконец-то ударили по рукам, причём Михель казался более раздосадованным, но не по поводу цены, а потому что всё-таки приходится с перстнем распрощаться.

Только в лабиринте незнакомых улочек, на сыром морском ветру, Михель немного опамятовался. Триста не триста, как предрекал Макс, но пятьдесят пять-то пистолей имеем. Михель! Ты же никогда таких денег в руках не держал. Кстати, кошелёк до сих пор зажат в руке, привлекая алчные взоры. В ближайшей таверне за стаканом горячего грога — Михель решил отныне приучаться исключительно к морским напиткам — он окончательно успокоился и прикинул дальнейшие шаги собственного бытия. Приодеться, безжалостно расставшись с надоевшими лохмотьями. Причём не броско и пышно — наличность позволяла — а обычно, как моряки ходят. Снять комнату поближе к порту. Припрятать большую часть денег. Заказать службу — помянуть Макса, Фердинанда и прочих. Посетить побольше матросских кабачков: послушать, чем народ дышит, какие корабли нахваливает, какие, наоборот, костерит.

Как сказано, так и сделано.

Михель не спеша обходил портовые кабачки и вертепы, не забывал фрахтовые конторы. Пил в меру, ещё меньше говорил, больше слушал, оглядывался, охотно знакомился, не скупясь на угощение. Пару раз показал, что и сам не лыком шит. Однако крепких кулаков и обычных ландскнехтских талантов здесь оказалось явно недостаточно. Редкие предложения отметал: то не туда шли, то корабль не тот, то команда неподходяща. Зазывали, к примеру, в морскую пехоту на конвойный фрегат конвоировать «толстопузых купцов», везущих из-за далёких морей пряности, шёлк, чай. Но на военном корабле враз можно угодить на нок-рею либо под киль[184], причём не только за такую «малость», как вооружённый мятеж. Ещё проще угодить за борт с привязанным к ногам пушечным ядром: свирепое солнце, недостаток свежей еды и питья, неведомые болезни требовали и собирали со всех судов за проход в тех водах обильную дань. А шторма, а пираты? За те же гроши, да вместо твёрдой земли — шаткую палубу. Если идти, то не охранять, а нападать. Вон, славный Пит Хейнс нагрел испанцев сразу на двенадцать миллионов

[185]. За таким молодцом Михель бы в огонь и в воду. Но новичка в такую авантюру ни за что не возьмут, сами моряки говорят, что подобный фарт выпадает раз в полстолетия, значит, Михелю уже не дождаться. И основное: как Михель насмотрелся властей и командиров всяких, то может спорить с кем угодно — из того золота и серебра миллионов одиннадцать с гаком заграбастала казна, остальным же «щедро» поделилась с флотскими, так что военный флот отпадает по всем причинам.

Слава Богу, денежки завелись, так что можно покочевряжиться, выбирая. Кроме того, Михель, как человек, в морских делах неопытный, предпочитал всю подготовительную работу провести на берегу: узнать от излишне откровенных под влиянием рома моряков, какая команда донельзя недовольна своим капитаном, шкипером или патроном, кто из них не прочь поменять флаг и род занятий, раззадорить и сплотить таких недовольных в послушную стаю, чтобы там, в далёком море, хватило пары слов для переселения в капитанскую каюту.

Изредка, правда, Михеля пробирала дрожь, что кольцо царицы Чумы, как он продолжал считать, с ним в одном городе, куда он, кстати, сам его и доставил. Значит, жди большой Беды.

Посему, продирая утром глаза, Михель первым делом, выглядывал в окно, каждый раз обмирая сердцем в ожидании чёрного знака[186].

Иногда нестерпимо тянуло к знакомой лавчонке: попытаться сторговать заветное колечко обратно. Михель даже воочию представил, как перепуганный хозяин с ужасом отшвыривает перстень, когда узнает, при каких обстоятельствах Михель им завладел. Мелькнула даже мысль сделать его «вечно возвращающимся», как в какой-то сказке, но он тут же её отверг: ведь рано или поздно такая штучка обратится против своего хозяина. И Михель понял, что окончательно успокоится, когда между ним и зловещим перстнем будет дней пятьдесят солёной воды.