Лапти

— Предатель! — заревел Пантелеев, сидевший всегда рядом с Янкелем, и стал выбрасывать из ящика свои книги на другую парту к Горбушке.

Начались уроки. В классе было холодно. Ребята ежились, поджимали под себя ноги и ворчали. Только один Янкель беспечно болтал ногами, завернутыми в тряпки, словно нарочно выставляя их на показ. Вид у Янкеля был такой счастливый, что сидевший на соседней парте Горбушка не выдержал и, наклонившись, тихо спросил:

— Тепло в лаптях-то?

— Что надо, — усмехнулся Янкель. — Лучше, чем в сапогах.

Горбушка больше не расспрашивал. Когда наступила большая перемена, Горбушка исчез. Вернулся он скоро, а под мышкой у него были лапти, завернутые в тряпки. Ребята только крякнули, видя, как Горбушка старательно заматывает ноги толстыми портянками.

Кончились уроки. Те, кто получил лапти, уходили гулять. Только в четвертом отделении скучали бунтовщики.

Янкель убрал книги, подтянул веревки на ногах и направился к дверям.

— Куда? — спросил Горбушка среди общей тишины.

— Гулять.

— Идем вместе, — усмехнулся Горбушка. — Нам можно, мы в лаптях!

Класс молча слушал их разговор. Злыми глазами следили ребята за сборами предателей. Когда те собрались уже уходить, вдруг поднялся Джапаридзе и, не глядя на товарищей, сказал:

— Подождите меня, я тоже пойду.

— И верно! Довольно трепаться! — вдруг загудел Купец, вскакивая с места. — Идем за лаптями, Дзе!

— И я!..

— И я! — заорали Воробей и Мамочка. Тут все, кто сидел за партами, повскакали с мест и ринулись к двери. Класс опустел мгновенно.

— Гады! — крикнул им вслед Японец.

— Предатели! — уныло добавил Пантелеев.

Бунт кончился. Лапти надели все. Шкида преобразилась, заскрипела, зашлепала огромными ногами.

С непривычки ходить в лаптях было тяжело. Ноги зацеплялись одна за другую, задевали за пороги, за косяки. Лица шкидцев украсились многоцветными фонарями от ушибов. Но все же это было лучше, чем босые ноги.

Только Японец и Пантелеев не могли примириться с новой обувью и не брали лаптей.

— Мы живем в век культуры, — ораторствовал Японец на другой день вечером. — Мы стремимся к прогрессу, а нам дают лапти. Презренные лапти!

— Именно! Плевок прошлого, — мычал Пантелеев.

— Бескультурье и косность!

— Дрянь!

— Деревенские отбросы!

— Барахло!

В этот момент в класс вошел Викниксор. Пантелеев юркнул за парту и спрятал ноги, а Японец, растерявшись, остался на средине комнаты. Увидев босые ноги Японца, Викниксор нахмурился.

— Почему без обуви? — строго спросил он. Японец побледнел и испуганно залепетал:

— Я не успел получить…

— Марш в гардеробную, — скомандовал Викниксор и обратился к классу: — Вот что, ребята, бросьте фокусы. Кого увижу босым — накажу. У кого еще нет лаптей? — спросил он, глядя на Пантелеева.

На одну секунду Пантелеев замялся, потом дрогнувшим голосом бодро выкрикнул:

— У всех! Все получили!

После первой прогулки в новой обуви Купец помрачнел и стал задумчив.

— Что с тобой, Купа? — спрашивали ребята. — Лапти жмут?

Купец сперва отмалчивался, потом признался.

— Хреновая обувь! Тепло, ничего не говорю, можно на толкучку ходить, а только если удирать от кого — нипочем не смыться в лаптях.

На другой день перед прогулкой он долго и старательно прилаживал лапти и только тогда успокоился, когда лапти перестали хлябать. Тогда пошел на толкучку.

На базаре ходил по рядам, приценивался к перочинным ножам, к пугачу. После около одного лотка остановился. Копилками залюбовался. Правда, не нужны они Купцу, но больно красивые. Собачки, кошечки, бочонки. А торговец, видя, что парень любуется, товар расхваливать начал:

— Купи, век благодарить будешь. Денег скопишь — трамвай купишь.

Тут кто-то подошел к торговцу, тоже стал копилку выбирать. Купцу бы уйти, а он все на собачку смотрит. И не нужна, а занятная штука. И сам не знает, как, улучив момент, смахнул собачку с лотка и пошел прочь не спеша. Вдруг слышит голос сзади:

— Эй, торговец! Держи мальчишку, собачку он у тебя упер.

Вздрогнул Купец, прыгнул в толпу и побежал, а сзади закричали, засуетились.

— Который? Где? Держи! Вон бежит! Побежал Купец что есть силы, выскочил на набережную — и к мосту. Сзади крики догоняют:

— Лови! Держи!

Несется стрелой Купец, сердце колотится, а сам думает: «На кой собачку брал, только засыпался! Добежать бы до моста, а там спасен». Быстро бежал. Крики тише стали, видно погоня отставала. Обрадовался.

Вдруг что-то в ногах запуталось, чуть не упал. Глянул на ноги — похолодел. Это веревки от лаптей разболтались и по ногам хлещут, а распустившаяся онуча трепыхается сзади, как знамя. Чуть не заплакал. Выскочил на мост, на минутку присел лапоть подвязать, а совсем близко кто-то как рявкнет:

— Ага, попался!

Рванулся Купец вперед без памяти, понесся, как заяц, скачками да зигзагами и чувствует — легко бежать стало и уже погони не слыхать. Тогда забежал в подворотню, отдышался, вздумал лапоть перевязывать, а лаптя нет на ноге. Испугался Купец. Нельзя в школу без лаптя показываться, и ноге холодно. Бросил проклятую гипсовую собачку в угол, онучу кое-как замотал и вышел. А на улице сумерки.