Лариса Рейснер

От изумления и злобы вся комендантская приросла к полу и никто не помешал мне выйти за дверь. Но едва сделала я по коридору несколько шагов, вся компания потащила меня в карцер. Это низкое длинное помещение, плохо освещенное, вонючее и грязное. По стенам нары, а у стола посередине человек 10 арестантов: немытых, опухших и ко всему равнодушных. Только одна маленькая уличная фея, голодная и ощипанная, не потеряла и здесь полуобезьяньей, полуженственной грации: перед обломком зеркала, странно, нетрезво улыбаясь, оживляла она краской свои затоптанные губы. Старик, вероятно, спекулянт, отстегнув от рубахи грязный воротничок, на доске стола производил вычисления несуществующих сумм: его мечты порхали в светлой, торопливо живущей конторе, щелкали счетами и улыбались головами бесчисленных механических барышень-машинисток.

Через час пришел случайно узнавший о моем аресте член Ч. К.

Начались извинения, разносы и обещания, причем больше всех суетился и искал виновника посадивший меня на хлеб и воду комендант.

Мораль этого рассказа? О, никакой морали! Вернее, она еще впереди.

Дело в том, что через неделю и по тому же делу я снова посетила Гороховую, 2. И что же? Чин сидел на прежнем месте, и ежеминутно от него выходили женщины с красными пятнами на скулах, обезображенные слезами и бессильным гневом. В руках их виднелись раскрытые свертки, отвергнутые, брошенные назад чуть ли не в лицо крохи хлеба и белья, собранные так тщательно и безнадежно.

Как он разговаривал, это «дупло»! Целая своеобразная система, причем он ухитрялся никому не дать точной справки и неутомимо и невозмутимо всем и во всем отказывал. «Свиданье в тюрьме? Нельзя!» «Передать белье? Нельзя!» «Жив или расстрелян? Нельзя!» «Когда будет суд? Нельзя!»

Меня мой чин узнал еще издали и заметно оживился.

– А, это опять вы пришли! Напрасно, сударыня. Никуда я вас не пущу.

И не пустил.

Лариса Рейснер».

Первая леди большевистского Адмиралтейства

«Мы захватили в плен первого лорда большевистского адмиралтейства», – писали 10 января 1919 года лондонские газеты. Лордом англичане назвали Федора Раскольникова. Во время разведки на миноносце «Спартак» он был взят в плен недалеко от Ревеля.

Двадцать восьмого ноября 1918 года из Копенгагена вышла английская эскадра, чтобы успеть до ледостава оккупировать порты Либавы, Риги и Ревеля. Слухи дошли до Петрограда. Проводить разведки подводными лодками не получалось – из-за неисправных механизмов лодки возвращались, не достигнув цели. Шел зимний ремонт судов, и Балтфлот для глубокой разведки мог дать только линейный корабль «Андрей Первозванный», крейсер «Олег», эсминцы «Спартак» (бывший «Миклухо-Маклай») и «Автроил». В книге «Рассказы мичмана Ильина» (1934) Ф. Раскольников описал то, что произошло, довольно подробно:

«Разрабатывали план Альтфатер, Зарубаев, начальник морских сил Балтийского моря и я.

– Особенно остерегайтесь английских легких крейсеров, – предупреждал В. М. Альтфатер. – У них сильная артиллерия и скорость хода более тридцати узлов.

25 декабря рано утром перед выходом в поход на «Автроиле» вновь обнаруживается неисправность машины. Решаем идти без него, починится – догонит». Альтфатер и Зарубаев пришли проводить Раскольникова. Кронштадт был весь во льду. Корабли идут с ледоколом.

Накануне Раскольников говорил по прямому проводу с Ларисой: «Срочно передай товарищу Троцкому, что завтра на рассвете я на миноносце „Спартак“ вместе с двумя другими миноносцами отправляюсь бомбардировать Ревель, атаковать неприятельские суда, если они повстречаются. Вызови сейчас Евгения Андреевича (Бернса. – Г. П.) и вместе с ним поезжай к Льву Давыдовичу, чтобы доставить ему следующую записку Альтфатера, которую я сейчас буду передавать».

Уезжал Раскольников, наверное, с тяжелым сердцем. Сохранилось его письмо Ларисе, которое показывает, что они «разбежались» в декабре:

«Дорогой Ларисничек!

Я тебя абсолютно не могу понять, я никак не уловлю линии в твоем поведении. С одной стороны, ты согласилась остаться моим другом, с другой стороны, ты не отвечаешь на мои, кровью сердца написанные письма, не подходишь к телефону, когда я, весь дрожа от волнения, тебя вызываю. Ты, по словам Миши, предлагаешь мне сноситься не с тобой, а с Михаилом Андреевичем. Позволь тебя спросить, милая, славная Ларисочка, что же это за оригинальная заочная дружба, которая не допускает непосредственных сношений друзей».

Лариса признавалась в письме родителям, что, когда Федя работает над историей партии, она не может разделить это его увлечение. Ей недоставало его внимания. По словам Федора Федоровича, Лариса была очень ревнива. Словом, не сошлись характерами.