Лашарела. Долгая ночь

Единственное, что оставалось у Цицино, – это надежда на красоту дочери. Только она одна и могла еще помочь выполнить завещание. Выросшая в высшем свете вдова эристави отлично знала, что красивая внешность открывала путь к сердцу любого мужчины, стоила дороже любых богатств и ценилась пуще знатности.

Природа щедро одарила Лилэ. Высокая, стройная, с черными томными глазами, окруженными густыми ресницами, девушка служила вдохновением для певцов и поэтов Тушети. И песни в честь ее красоты распевали не только юноши, но и гордые тушинки.

Подобно тому как весеннее солнце, пригревая все жарче и жарче, пробуждает к движению все живое, так и расцветающая красота дочери вызвала Цицино из ее уединения. Она стала появляться с Лилэ на сельских сборищах в храмовых праздниках. Но все было тщетно. Кругом был тот же простой люд, те же полудикие горцы. Знать чуралась крестьянских празднеств, а если кто и появлялся, то это были мелкопоместные азнаури, мало отличавшиеся от простых мужиков.

А Цицино метила куда выше, мечты ее кружились у самого царского престола.

Когда она представляла себе Лилэ восседающей на троне царицы Тамар, ей казалось, что на скорбном лице казненного мужа играет улыбка и что стоны и проклятия безжалостно уничтоженной и неотмщенной родни его стихают в глубине могил.

Мечта увидеть Лилэ царицей Грузии стала для Цицино священным призванием, долгом перед погибшими. Только ради нее она и жила еще. А после… После она соединится со своим супругом, с которым в этом мире не прожила и года, предстанет перед ним с радостным светлым ликом, чтобы отныне насладиться с ним вечным райским блаженством.

Немало юных горцев заглядывалось на прекрасную Лилэ. Были среди них и такие, что владели большими отарами овец, отличались мужеством и отвагой, но Цицино и слушать ни о ком не хотела.

Она боялась только одного: как бы эти отчаянные сыны гор не похитили ее Лилэ. Она спала с дочерью на одной постели, не позволяла ей выходить одной на улицу, гулять отпускала только в сопровождении сыновей Зезвы.

Сыновьями Зезвы Гаприндаули кистинские женщины пугали детей, рассказывали им, что этих молодцов боятся даже олени в горах и орлы в поднебесье. Какой же парень посмел бы косо взглянуть на девушку, любимую ими пуще родной сестры. Разве какой-нибудь безумец, которому жить надоело!

Однажды в гости к Зезве прибыла Кетеван, его родственница из Кахети. Она сразу же приметила Лилэ, была с ней ласкова, а уезжая, сделала ей подарок.

Когда она приехала во второй раз, Цицино поняла причину такого внимания к ее дочери. На этот раз родственница Зезвы привезла с собой единственного сына, уже взрослого юношу Лухуми.

Нельзя было не обратить внимания на этого богатыря. Чтобы пройти в дверь, он согнулся чуть не вдвое, а его широкие плечи закрыли почти весь дверной проем.

Рука Цицино, протянутая для пожатия, утонула в его огромной ладони.

С открытым мужественным лицом, орлиным носом и пронзительным взором серо-зеленых глаз, он выглядел несколько сурово и в то же время как-то по-детски наивно и застенчиво.

С Лилэ он держался робко, краснел до ушей при каждом брошенном на нее взгляде, точно не знал, куда девать свои огромные руки и ноги.

Но стоило только Лилэ отвернуться, как он во все глаза начинал разглядывать ее.

Цицино несколько раз перехватывала этот взгляд, обращенный к ее единственной утехе, и ее охватывал страх.

Вскоре мать и сын уехали в Велисцихе, а осенью Кетеван прислала Цицино и ее дочери вина, фруктов и чурчхел, а в письме к Зезве просила передать Лилэ сердечный привет от Лухуми.

Такая дерзость со стороны простой крестьянки возмутила Цицино.

– Моя Лилэ не нуждается в милостыне, – заявила она и запретила девушке прикасаться к подаркам Мигриаули.

Потом надменная вдова стала упрашивать Зезву отослать подарки назад и передать Кетеван, чтобы ее неотесанный верзила-сын не смел даже произносить имени Лилэ.

Огорченный Зезва успокоил Цицино обещанием, что съездит в Кахетц и поговорит обо всем со своей родственницей.

С той поры Кетеван и Лухуми не приезжали больше к Зезве, не писали писем его заносчивой гостье.

Кетеван чувствовала себя оскорбленной, но скрывала от сына свой разговор с Зезвой. Она предала бы забвению все случившееся, если б не печальный вид Лухуми и овладевшая им любовная тоска.

С того дня, как Лухуми побывал в доме Зезвы, он потерял покой. Иной раз он так глубоко погружался в раздумья, что, забыв про еду, просиживал за столом, уставясь в одну точку.

Горько было смотреть на это Кетеван, тем более что она сама была виновницей печали сына, так неудачно затеяв сватовство. И еще горше было ей от сознания того, что теперь нельзя ничем помочь делу. Хотя Зезва ничего не объяснял Кетеван, она поняла все сама: сын ее был слишком беден и незнатен для Лилэ.

Муж Кетеван Мгелика Мигриаули, спасаясь от кровной мести, переселился в Кахети и занялся земледелием. Однако сердце воина не лежало к столь мирному занятию, и через некоторое время Мгелика сменил мотыгу на копье.