"Ласковые сети" кружева филе. Веселая аппликация... ("Сделай сам" №2∙1998)

Любили во времена старые тешиться и птичьими — соколиными или ястребиными — охотами. До XVI века собак к охоте не привлекали. Большим, и молва утверждает — первым, любителем псовой травли стал Василий III. Близ Москвы было место, усеянное кустарником, весьма удобным для зайцев, где, словно в зверинце, водилось их несметно. Кроме того, привозили всякий раз зайцев еще и из других мест. Князь считал, что, «чем больше он затравит зайцев, тем больше ему чести». Еще в обычае Василия было оказать особую милость иностранным послам, пригласив их участвовать в тогдашней потехе. Один из них — германский посол Сигизмунд Герберштейн оставил об этом любопытные и весьма подробные воспоминания. «Увидев государя, — писал он на родину, — мы оставили своих лошадей и подошли к нему. Он сидел на гордом коне в терлике парчовом, в колпаке, осыпанном драгоценностями и украшенном золотыми листьями, которые развевались, как перья; на бедре его висел кинжал, за спиною ниже пояса, кистень. С правой его стороны находился казанский царь Шиг-Алей, вооруженный луком и стрелами, а с левой — двое молодых князей: один из них держал секиру, другой булаву или шестопер; вокруг их находилось более 300 всадников.

Государь предоставил честь спустить собак важным сановникам и послам. На каждого зайца приходилось по четыре собаки. Государь был весел и хвалил ловцов. В короткое время поймали более трехсот зайцев. Потом последовала соколиная охота. Для этого пускали кречетов бить лебедей, журавлей и других птиц.

Затем вызывали охотников бить медведей. Отважные ловцы бросались на зверя с деревянной рогатиной. Если кого ранил медведь, то он являлся к Государю и, показывая ему свои раны, говорил смело:

— Государь? Я ранен.

— Я тебя награжу, — отвечал Великий князь. Он приказывал раненого вылечить и щедро одарить его хлебом и платьем.

Вечером мы все сходили с коней, и для нас разбивали шатер на лугу».

Охота заканчивалась пиром.

Любимой забавой царя Федора был медвежий бой. Всякий охотник бил зверя в грудь, а в случае промаха нередко бывал им и изуродован. Раненый выдавалось вознаграждение, а жены и дети растерзанных содержались на царском иждивении.

Но если царь Федор только смотрел на медвежий бой, то вовсе не по-царски держал себя на охоте Лжедмитрий. Он сам, лично, словно простой охотник, выходил на медведя и ловко справлялся с лютым зверем. Молодечество Димитрия, по взгляду бояр, унижало царское достоинство, и это ими осуждалось.

Царь Алексей Михайлович, этот «истинный патриарх русских охотников», вполне чувствовал всю поэзию охоты, о чем ярко говорит его «Охотничий дневник» и письма к стольнику Матушкину. А в «Новом уложении и устроении чина сокольничья пути» царственный охотник верно и живописно, несколькими словами лишь, изображает сокола: «Красносмотрителен же и радостен высокого сокола лет», а добыча и конец охоты — «добровиден». И на удовольствия охотою у государя свой взгляд: «И зело потеха сия полевая утешает сердца печальныя, — пишет он в наставлении сокольникам, — будите охочи, забавляйтеся, утешайтеся сею доброю потехою… да не одолеют вас кручины и печали всякие».

Не единожды бояре силились отклонить от воинских забав Петра I, расхваливая псовую и птичью охоту. И уж до того расхваливаш, что царь возьми да и согласись наконец выехать в поле. Но удовольствия никакого государь не ощутил и посчитал охоту напрасной потерей времени, отвлекающей от государственных дел: «Не лучше ли быть воинами, нежели псовыми охотниками? — сказал тогда царь. — Я царь, а слава царя в благоденствии народа; охота же есть слава псарей». Вот таким «оригиналом» оказался Великий Петр.

Зато Петр II, наоборот, охотником слыл азартный. Граф Остерман, наставник его, бывший потом Государственным канцлером, жаловался, что поселившие в государе страсть к псовой забаве князья Долгоруковы делали это намеренно, чтобы отвлечь того от дел государевых с целью управлять им самим.

И вот после смерти Петра II охота окончательно исчезла из царственного обихода. Ей предавались отныне лишь помещики, сибирские промышленники и те, кому была она средством пропитания.

Большими любителями охоты были и многие русские писатели, среди коих Лев Толстой, Тургенев, Шишков, Арсеньев и, конечно же, Аксаков. Его «Записки ружейного охотника» многие годы были настольным руководством для охотников. Они же учили не губить природу понапрасну. «Спрашиваю я охотников: что за радость душить молодых тетеревят, которых не только переловит собака, но которых можно перебить из-под нее руками? Потом мудрено ли попасть в тетеревенка, который летит, как шапка, прямо по одному направлению, или лежит на сучке неподвижно над вашею головой?.. Я, уважая вкусы других, не могу изменить своего».