Латекс

Я пытался протестовать, выясняя, за что получаю удары розгами, отчим находил причины – то недостаточно быстро встал утром, то плохо заправил постель, то невнятно прочитал молитву, то получил не ту отметку в школе… Йен вопросов не задавал, он просто терпел и все.

Перелистывая страницу за страницей, Ларс не мог поверить собственным глазам – Густав оказался вполне приличным писателем! Но с первых строчек у Ларса появилось подозрение, которое крепло с каждой фразой и каждым именем или названием, приводимым в тексте. Чтобы так описывать окрестности Галливаре, там нужно жить, чтобы столь прочувствованно рассказывать о страданиях во время порки и, главное, о психологических переживаниях из-за унижений, их нужно перенести. Неужели?..

Ларс гнал эту мысль от себя, но она возвращалась снова и снова.

Густав писал о себе, своем детстве и своих переживаниях!

Но это означало, что Ларс ничего не знал о приятеле, и не только Ларс – никто другой. Поверить, что это детство Густава Сьеберга, которого приятели знали как неисправимого бабника и любителя красивых женских тел, причем, тел обнаженных, завзятого БДСМ-щика, предпочитающего эстетские штучки, но при этом вполне способного не оставить на теле нижней ни сантиметра без синяка или кровоподтека, да мало ли чем известного в своем кругу, невозможно.

Густав менял женщин чаще, чем рубашки в своем нешуточном гардеробе. Развратив и превратив в послушную рабыню одну, он тут же принимался за другую. Даже делал предложение, но ни разу не доводил дело до свадьбы. Кроме последнего случая с Бритт. Может, в этом причина его гибели?

В мире все возможно.

Я ненавижу запах касторового масла и глицерина. Касторовое масло, наверное, терпеть не могут все, а вот глицерин многие любят, к тому же меня не раз уверяли, что глицерин запаха не имеет. Не имеет, но только если с ним ничего особенного не связано. У меня связано.

Отчим решил, что готовить розги зимой неудобно, и, вообще, розги это мелочь, для таких детей как я нужно нечто посерьезней. Пусть это будет стек. А стек это кожа, за которой нужно бережно ухаживать, чтобы не рассохлась, не задубела, оставалась мягкой и гибкой. Мягкая она вовсе не для того, чьей кожи касается, стек это больно, очень больно, даже если смазан глицерином.

Глицерином и касторовым маслом стеки смазывал я.

Вообще, я довольно быстро понял, что отчим относится к нам по-разному, мне доставалось куда больше, чем брату с сестрой, он считал, что это из-за моего бунтарского характера. Опуская на мою спину розгу или стек, отчим всегда приговаривал:

– Я отучу тебя бунтовать, маленький гаденыш! Ты разучишься смотреть волчонком!

Йен волчонком не смотрел, он смотрел затравленным щенком. Сара почему-то стала ото всех прятаться, даже от меня, хотя раньше мы вместе лазали по окрестностям, не обращая внимания на наказания от отчима.

Маме было не до нас, она родила одного за другим Курта, Маркуса, Карин и Биргит. Позже я понял, что были еще два выкидыша. И младшие сестренки тоже родились больными и прожили всего по полгода. Мама была беременной постоянно, за шесть лет шесть беременностей. Она выглядела плохо, болела и не вмешивалась ни в наше воспитание, ни в наше обучение, всем заправлял отчим.