– Да снимите вы наконец эти дурацкие наушники! И сварите кофе.
Когда спустя некоторое время Макс Жордан поставил в специальное углубление на панели, рядом с огромным штурвалом, металлическую чашку с крепким кофе, Эгаре уже немного привык к вибрации и приноровился к течению. Он и не помнил, когда в последний раз управлял баржей. Чего стоил один только нос длиной с три фуры! Который при этом так деликатно и бесшумно резал водную гладь.
Эгаре было и страшно и весело. Ему хотелось кричать и петь. Он впился пальцами в штурвал. Это было безумие, то, что он делал, это был идиотизм… Это было…
– Где вы этому научились? Всем этим корабельным премудростям? – спросил писатель, с благоговением глядя на навигационные приборы.
– У отца. Мне тогда было двенадцать. А в шестнадцать я получил сертификат судоводителя каботажного плавания, потому что думал, что когда-нибудь буду возить уголь на север страны.
– Круто! А мой отец не научил меня даже делать бумажные кораблики.
Париж проплывал мимо, как на киноэкране. Пон-Нёф, Нотр-Дам, Арсенальная пристань.
– Да, прикольно вы смотали удочки! Джеймс Бонд отдыхает! Вы пьете кофе с молоком и сахаром, мистер Бонд? – спросил Жордан. – А зачем вы это сделали?
– Что сделал? Без сахара, Манипенни[21]
.– Ну, обрубили концы. Свалили из Парижа. Решили поиграть в Гекльберри Финна на плоту. В Форда Префекта[22]
, в…– Из-за женщины.
– Из-за женщины? Мне казалось, что женщины вас мало интересуют.
– Женщины – да. Меня интересует только одна. Но зато очень. И я еду к ней.
– А. Понятно. А почему вы не поехали к ней на автобусе?
– А вы думаете, что только книжные персонажи откалывают такие номера?
– Нет. Я думаю о том, что не умею плавать, а вы в последний раз управляли таким вот «Титаником» еще будучи школьником. А еще я думаю о том, что пять банок с кошачьим кормом вы расположили в алфавитном порядке… Может, вы просто псих? Боже мой! Неужели вы когда-то были двенадцатилетним мальчишкой? Трудно поверить! Вы производите впечатление, как будто всегда были таким.
– В самом деле?
– Таким взрослым. Таким… трезвым и невозмутимым…
– Я бы не доехал даже до вокзала. Слишком много времени было бы на раздумья, мсье Жордан. Нашлись бы и причины, по которым мне не следует ехать. И я бы не поехал. Стоял бы сейчас вон там… – Эгаре показал рукой на мост, с которого им махали девушки на велосипедах. – И так и остался бы там, где всегда был. В своей привычной жизни. Торчал бы в ней и дальше, как в жопе вилка.
– Вы сказали «в жопе»?..
– Да, ну и что?
– Классно. Теперь я за вас спокоен, теперь алфавитный порядок в вашем холодильнике уже не вселяет в меня такой тревоги.
Эгаре взялся за чашку. Интересно, какую тревогу вселило бы в него сообщение, что женщины, из-за которой он так резко обрубил все концы, уже двадцать один год нет в живых? Эгаре представил себе, как он скажет об этом Жордану. Сейчас. Знать бы только как.
– А вы, мсье? – спросил он. – Что заставило вас бежать отсюда без оглядки?
– Я хочу… я решил отправиться… на поиски новой истории, – запинаясь, пояснил Жордан. – Потому что… у меня внутри – пусто. Я не вернусь домой, пока не найду. Честно говоря, я просто пришел на причал, чтобы попрощаться с вами, а тут вы отчаливаете… Можно мне с вами, а? Можно?
Он смотрел на него с такой надеждой, что Эгаре решил повременить с высадкой случайного пассажира.
Впереди был весь мир, позади – опостылевшая прежняя жизнь, и он вдруг опять почувствовал себя мальчишкой, каким и в самом деле был когда-то. Хотя Макс со своей юношеской колокольни и не мог себе этого представить.
Он чувствовал себя двенадцатилетним. Как в то далекое время, когда он редко страдал от одиночества, хотя и любил быть один. Или с Виджайей, этим худеньким воробьем из индийской семьи математиков, жившей по соседству. Когда он еще верил в свои ночные сны как в некий второй, реальный мир, некое горнило испытаний. Да, тогда он верил, что в этом мире грез и сновидений есть задачи, решив которые человек может подняться на следующую ступень в мире бодрствования.
– Найди выход из лабиринта! Научись летать! Укроти Цербера! Тогда, проснувшись, ты увидишь, что одно из твоих желаний исполнилось.
Тогда он еще был способен верить в силу своих желаний. Которая, конечно же, зависела от готовности пожертвовать чем-то очень дорогим или важным.
– Сделай так, чтобы мои родители за завтраком снова смотрели друг на друга! Я отдам за это глаз. Левый. Потому что правый мне еще нужен для управления судном.