Лавочка закрывается

— А что, ты думаешь, мы собирались делать, Ларри? — ответил Макмагон и обратился к Йоссаряну так, словно тот был его союзником. — Вы слышите, майор? Я — капитан, он когда-то был сержантом, а теперь учит меня, как я должен работать. Сэр, а вы действительно майор?

— Отставной, — признался Йоссарян. Из нескольких визиток, которые у него были с собой, он выбрал подходящую. — Моя визитка, капитан. И одна вам, мистер Макбрайд… Макбрайд, я верно сказал? На случай, если и я смогу быть вам полезен. Вас послал сам Господь.

— Возьмите мою, майор, — сказал Макбрайд и протянул вторую Майклу. — И одну вам, если еще раз попадете у нас в какую-нибудь историю.

Майкл дулся, когда они втроем, вместе с Макбрайдом, вышли из участка.

— Хорошо, что у меня до сих пор есть нянька, правда? — хмуро и задиристо бросил он Йоссаряну. Йоссарян пожал плечами. — Я чувствую себя как последний слабак.

— Ты все правильно делал, малыш, — вмешался Макбрайд; он фыркнул, потом рассмеялся погромче. — Вряд ли тебев наручниках удалось бы убедить нас в том, что ты нам руки-ноги переломаешь.

— Неужели это удалось мне? — испуганно сказал Йоссарян.

Макбрайд снова рассмеялся.

— Откуда такая достоверность? Такой напор, майор Йоссарян?

— Бога ради, называйте меня Йо-Йо, — шутливо сказал Йоссарян. — Вероятно, я забыл, сколько мне лет.

— Вот уж точно, — с упреком сказал Майкл. — Я испугался ужасно. А вы тут смеетесь. Но ты был высший класс, па, — сардонически продолжал он. — А я даже и кричать-то не умею. Когда меня остановил этот полицейский, у меня руки так тряслись, что он испугался, как бы меня не хватил удар, и чуть меня не отпустил.

— Мы все такие, когда пугаемся или сердимся. Я теряю разум и начинаю слишком много говорить.

— Я даже не мог назвать им свое имя так, чтобы они поверили. А с каких это пор ты стал майором?

— Посмотри мою визитку, — скромно усмехнулся Йоссарян и повернулся к Макбрайду. — Я был майором минуты полторы, — объяснил он. — Перед самым концом мне дали временное повышение, потому что не знали, что еще со мной делать. Потом меня отправили домой, вернули мне мое постоянное звание и демобилизовали честь по чести. У меня были медали, у меня были стрелочки, у меня даже было «Пурпурное сердце».

— Вы были ранены? — воскликнул Макбрайд.

— Да, и еще он был психом, — с гордостью ответил Майкл. — А еще он разгуливал голым.

— Вы разгуливали голым? — воскликнул Макбрайд.

— А его наградили медалью, — похвастался Майкл, который теперь вполне освоился. — Медалью за храбрость.

— Вы получили медаль за храбрость? — воскликнул Макбрайд.

— И не мог ее пришпилить.

— Потому что был голый?

— Так и был голый.

— И вас это не смущало? Они вам ничего не сделали?

— Он был психом.

— За что вы получили медаль, майор? Как вы получили «Пурпурное сердце»? Почему вы разгуливали голым?

— Прекратите вы называть меня майором, Макбрайд, — сказал Йоссарян, которому сейчас вовсе не хотелось говорить о фюзеляжном стрелке с Юга, убитом над Авиньоном, и о хвостовом стрелке, маленьком Сэме Зингере с Кони-Айленда, терявшем сознание всякий раз, когда, приходя в себя, он видел умирающего фюзеляжного стрелка и Йоссаряна, который изблевал весь свой летный костюм, накладывая повязки умирающему в тщетных усилиях спасти его. Иногда все это виделось ему в каком-то жутковато-комическом свете. Раненый стрелок страдал от боли и холода, а Йоссарян не мог ничего придумать, чтобы согреть его. Всякий раз, приходя в себя, Зингер видел Йоссаряна, занятого чем-то таким, от чего Сэм сразу же снова терял сознание: Йоссаряна либо рвало, либо он бинтовал мертвую плоть, либо орудовал ножницами. Смертельный холод пронизывал умирающего, который лежал на полу самолета в лучике средиземноморского солнца, Сэм Зингер все терял сознание, а Йоссарян стащил с себя всю одежду, потому что вид блевотины и крови на летном костюме вызывал у него новые позывы к рвоте и чувство тошнотворной уверенности в том, что он никогда больше не захочет надеть военную форму, никогда и ни за что, а когда они, наконец, приземлились, медики никак не могли решить, кому из них троих оказывать помощь в первую очередь. — Поговорим лучше о вас.