В той жестокости, с какой расправились со всей семьей Лакобы, я думаю, что, может, известную роль сыграло потрясающее мужество Сарии – жены Лакобы, потом вдовы, которая должна была на процессе выступить как свидетельница и сказать, что да, он был, кажется, турецким шпионом. Но она с этим не согласилась, несмотря на безумные формы, выпавшие на ее голову, такого жестокого и дурного отношения. Она всегда придерживалась того, что муж ее ни в чем не виноват, а все это клевета. В общем, ее пытками довели до того, что, говорят, она с ума сошла в тюрьме и уже в безумии умерла.
Когда уже начали людей арестовывать, расстреливать. Люди, как бы с подорванным сознанием, с подорванной душой, начали обращать внимание на нацию друг друга. На их разные нации, может быть, в поисках тех, кто в этом виноват. Я так думаю. Ну, это потом усиливалось, усиливалось. И усиливалось главным образом за счет жесткого давления со стороны тбилисского начальства. Они убрали всех негрузин, отогнали от власти. Посадили везде грузинов. Потом, в развитии этого националистического дела, закрыли абхазские школы, что было самым большим преступлением. Под видом того, что абхазский и грузинский язык – это одно и то же, это я помню. Я был маленький, но поражался. Ну, я абхазский знаю как родной язык, и грузинский чуть-чуть знал. Они ничего общего абсолютно не имеют. Это разные языки и с разным формальным развитием. Но это говорилось для того, чтобы оправдать вот эту беспощадную грузинизацию Абхазии.
Из всех материалов, рассказывающих о методах следствия в Абхазии, приведем некоторые документальные свидетельства.
Из письма бывшего секретаря Гудаутского РК КП Грузии В. М. Барциц наркому ВД Грузии Гоглидзе, сентябрь 1938 года: