Лебединое лето

— А как ты облила из шланга милую крошку Гретхен Вайант, а ведь на ней было шелковое платьице, которое ей брат прислал из Тайваня!

— Милой крошке Гретхен Вайант еще повезло, что она отделалась только мокрым платьицем.

— Сара!

— Да ты хоть знаешь, что сделала милая крошка Гретхен Вайант? Я стояла в кустах, у крана, и как раз снимала шланг, и милая крошка Гретхен меня не заметила — она видела только Чарли у калитки — и спросила его: «Как поживаешь, маленький дебил?» И в ее исполнении это звучало еще отвратительнее, «маленький дебиииииил», как-то вот так. Я взбесилась, как никогда в жизни. И ничего приятнее я никогда не видела, чем милая крошка Гретхен Вайант, стоящая на улице в мокром тайваньском платьице и с отвисшей челюстью.

— Смотрите, полиция приехала, — быстро сказала Мэри. — Только они остановились почему-то у других ворот.

— Беги, позови их, — велела тетя Вилли — и сама выскочила на крыльцо прежде, чем Мэри успела пошевелиться.

— Вам сюда! Вот наш дом! — Развернувшись, она через плечо бросила Саре: — Ну, теперь, дай Бог, кто-то примется за дело.

Глава 13

Сара сидела в гостиной, одетая в обрезанные до колен голубые джинсы и старую футболку с надписью на спине — «Собственность государственной тюрьмы». Футболку некогда привезла ей из отпуска Ванда. На ногах девочки красовались все те же кеды цвета умбры. Она сидела в дверном проеме, привалившись спиной к косяку и обхватив колени руками, и слушала, как в коридоре тетя Вилли разговаривает по телефону.

— Звонить толку нет, — сказала Сара, уткнувшись в колени. Этим летом, первым из долгой череды лет, ее колени не украшала дюжина ссадин разной степени свежести; но кожа еще хранила прошлогодние и позапрошлогодние белые шрамы. Тетя Вилли не ответила, и Сара повторила: — Звонить бесполезно. Он все равно не приедет.

— Ты не знаешь своего отца, — отозвалась тетушка.

— Да знаю.

— Хуже, чем знаю его я. Едва услышав, что Чарли пропал, он тут же… — она умолкла, не договорив, и стала вращать телефонный диск.

Когда Сара думала об отце, ее одолевали очень странные чувства. Примерно так она себя чувствовала с людьми, которых почти совсем не знала. Например, однажды мисс Маршалл, их учительница английского, подвезла ее из школы до дома на своей машине. Всю дорогу Сара ощущала страшную неловкость — хотя эту самую мисс Маршалл каждый день видела на уроках.

Их с отцом взаимное отчуждение началось примерно тогда же, когда Чарли заболел. В семейном альбоме остались фотографии — на одной папа смеялся, подбрасывая дочку в воздух, на другой она восседала у него на плечах, на третьей отец сидел на крыльце, держа на одном колене Ванду, на другом — Сару. Все эти снимки счастливого родителя с любимыми дочерьми были сделаны до болезни Чарли — и до маминой смерти. Потом уже не было никаких семейных фотографий, веселых ли, грустных.

Когда Сара смотрела на старые снимки, она вспоминала смеющегося мужчину с черными кудрявыми волосами, со сломанным передним зубом; этот человек прожил с ними несколько кратких золотых лет — а потом исчез. Не было ничего общего между весельчаком с фотографии и седым молчаливым дядькой, который работал в Огайо и иногда на выходные заезжал домой в Западную Вирджинию; он сидел в гостиной у телевизора, смотрел футбол или бейсбол и никогда сам не начинал разговора.

Сара слушала, как тетя Вилли объясняет оператору, что у нее срочный звонок.

— Поэтому я и не пользуюсь прямым номером, — говорила она, — я так волнуюсь, что не смогу набрать столько цифр подряд.

— Он не приедет, — упрямо прошептала Сара себе в колени.

Ожидая, пока оператор соединит ее с братом, тетя Вилли улучила секунду обернуться к Саре и выразительно покивать.

— Приедет, вот увидишь.

Сара вскочила и ушла в кухню, где на столе еще стояли тарелки с остывшим завтраком. Она с отвращением посмотрела на серую холодную овсянку, сделала себе три бутерброда и налила чашку вишневой газировки «кул-эйд». Когда она, жуя на ходу, вернулась в гостиную, тетя Вилли все еще ждала ответа.

— Оператор наверняка забыл сказать, что звонок срочный, — нетерпеливо сказала она.

— Может, и так.

— Ведь если бы мне сообщили, что звонок срочный, я бы побежала к телефону со всех ног — вдруг что-нибудь случилось. Сара, это не завтрак.

— Конечно, не завтрак. Это мой обед.

— Газировка и бутерброд совершенно не питательны. Ты и на пять минут не наешься, — однако тетя тут же отвлеклась от разговора о питании, воскликнув в трубку: — Сэм, наконец-то!

Закивав Саре, она вцепилась в трубку обеими руками, даже согнулась от напряжения.

— Первым делом, Сэмми, обещай мне, что не впадешь в панику — нет, сперва обещай.

— Не впадет он в панику. Это даже я могу обещать, — пробубнила Сара с набитым ртом.

— Сэм, Чарли пропал, — отрывисто сообщила тетя Вилли.

Сара поняла, что не в силах слушать, подхватила свой бутерброд и ушла на крыльцо. Усевшись на теплые доски, она поставила ноги в дорожки, протертые ботинками Чарли на третьей ступеньке. Там она и дожевала бутерброд, облизала испачканные маслом пальцы.