Лед

— Снова начинаете! — рявкнул он. — Что, обязательно нужно нажраться?!

Фессар распахнул челюсти в карикатуре на улыбку.

— У лютов так человек не упьется, так что нужно пользоваться, пока можно. — Он хлопнул нижней челюстью, будто деревянной колотушкой. — Потом стану прощения просить, ну так, нижайше. — Тут он и вправду согнулся в истинно русском поклоне, головой до земли, то есть — до пола, до гладкого паркета, а поскольку тут же потерял равновесие, так как слишком широко расставил ноги, то подперся рукой, вторую поднимая за спину. — Тем временем, эх, тем временем, пьян я как пес нечистый, но могу оказать соответствующее почтение господину гггрррафу, в жизни еще меня в делах так вокруг пальца не обводил, так что глубочччайшее мое почтение! — И снизу, разогнувшись, словно пружина, он рванул вперед в бычьей атаке, теряя феску и развевая полами тужурки.

Я-оно без труда отскочило.

Турок врезался лбом красного дерева в железную стенку, за гудело, словно колокол. Порфирий вздрогнул, словно его самого ударили.

— Rahim Allah

[147], — только и успел хрюкнуть господин Фессар перед тем, как упасть.

Доктор Конешин позвал стюардов. Поднял феску, отряхнул, склонился над турком. Ощупал его череп; ощупав, пожал плечами. Стюарды подняли купца в умелом захвате, один справа, второй слева, третий идет впереди, открывает двери, извиняется перед пассажирами. Доктор натянул феску на беспомощно качающуюся голову турка и закрыл за ним двери.

— Алкогольные припадки, когда Аллах не глядит, — буркнул господин Поченгло, но, и правда, у нас с ним подобные эксцессы не случались. И часто так…?

— Мне он казался человеком, твердо стоящим на земле, — ответило я-оно, бросив окурок по ветру.

Поченгло в очередной раз вынул свой портсигар. Теперь угостился еще и доктор Конешин.

— Ну а это? — Порфирий провел пальцем вокруг головы. — Откуда?

Я-оно скромно усмехнулось.

— Не буду хвалиться, но это сделал я.

Доктор, развеселившись, икнул. Выдувая дым, он щурил глаза в сиянии вечернего солнца. Морщинки около его век тоже укладывались в зеркальном порядке.

— Он не захотел ответить, когда я его спрашивал. Как вижу, это какие-то игры в сфере крупных финансов. Вы конкурируете друг с другом, n'est се pas[148]? А тут, вижу, поляк с поляком, в дружеском согласии… Вы ему что-то обещали, господин Бенедикт?

— Я? Да Боже упаси! Он сам вбил себе это в голову.

— Что конкретно? — заинтересовался Поченгло.

— Ох, да совершеннейшая бредь. Будто бы изобретен способ свободного разведения зимназа, и будто бы я что-то об этом знаю.

Господин Поченгло замер с раскрытым портсигаром в поднятой руке.

— Что вы об этом знаете?

— Господи, Боже мой! — Я-оно пнуло ногой стальную коробку двери. — Еще один! Это проклятие какое-то! Да ничего я не знаю! Не о чем знать! Вообще ни в чем не разбираюсь!

— Святая простота, — буркнул доктор себе под нос.

Я-оно стиснуло челюсти. Эти двое очень внимательно приглядывались ко мне, крайне невежливо, не отводя глаз в течение долгих секунд, даже не делая вид, что это случайный обмен взглядами, как бывает в беседе, в обществе; нет, они глядели словно на удивительнейший экземпляр, экзотическое животное, загнанное в угол, ну, что оно теперь сотворит, чем их удивит, как развлечет? То есть: любопытство, легкая усмешка, щепотка сочувствия на лицах, склонившихся над глупым зверем — весь подобный театр.

Стыд стекал по всем органам тела: липкая, жаркая мокрота.

Какими словами должен воспользоваться лжец, чтобы изменить мнение о себе? Должен ли он признаться, что лжет? Даже, если не лжет? Но и не говорит правды — потому что ее не знает. Рука дрогнула, невольно потянувшись за интерферографом. Ну, и как из этого выпутаться! Как замерзнуть! Я-оно опустило глаза, отвернуло голову. Льда! Льда! Льда!

— Гаспадин Ярославский, — произнес симметричный доктор, вы едете в Зиму к своему отцу, приятелю лютов, понимаете, он их доверенный дьяк из людского рода. Вы, Порфирий Данилович, знакомы с верой Бердяева? Знакомы вы с эгзегезами ледняцких и оттепельнеческих мистиков? Вчера мы из уст господина Бенедикта и того каторжника услышали целую концепцию управления Историей посредством управления морозниками. Вам это известно? Вы же из их города, так что должны знать. Что скажете? Зачем господин Ерославский едет к отцу на самом деле? — Он приложил палец к губам, только подчеркивая симметрию, потому что строго посредине. — Как поляк с поляком, о чем вы тут говорили? Уже в первый день господин граф, тогда еще господин граф, нам ясно высказался относительно собственного отношения к России и российскому народу. Если бы я верил в эти бердяевские идеализмы… как лояльный подданный Его Императорского Величества.. не должен был бы поступить с ним, как наш капитан?

Я-оно попыталось небрежно рассмеяться; не вышло.