Лед

— Великая Война висит, висела над головами, и перед Годом Лютов люди в Европе это чувствовали, в воздухе некая пороховая гарь. И некоторые признавали это даже вслух; и под этой сознательной мыслью каждый обладал уверенностью: нервный, боевой дух вздымается, армия готовится к жестоким сражениям, строятся суда, покупаются пушки, молодежь ногами перебирает, девушки офицеров к алтарю тащат, а дипломаты сами в шпионов превращаются. Динамит подложен, бикфордов шнур протянут, не хватало только спички — и так оно и замерзло.

— Но ведь вы, похоже, не из той партии, что считает, будто это История творит людей, а не люди Историю.

— Поглядите-ка в… ой, нет, ее здесь нет. «О цивилизациях Зимы» Феликса Конечного. Что является предметом Истории — цивилизация, говорит Конечный, то есть, такое тесное сопряжение культуры, права, морали, религии, исключительное для данных народов, их методика организации совместной жизни.

— Это не обязательно должно быть Государством.

— И не обязано. Возьмите, к примеру, еврейскую цивилизацию, самую древнюю живую цивилизацию в мире. Быть может, по-настоящему бессмертную! В этом-то и разница по сравнению с индивидуальными организмами, в том числе — и человеческими, в категориях которых любят заявлять всякие Шпенглеры: будто бы нарождается, подрастает, расцветает, затем заболевает и умирает всякий организм Истории. Но вот Конечный говорит: законы Истории отличны от законов природы и всяческих других известных человеку систем.

— Они требуют собственной, отдельной науки. Вы это хотите сказать? Собственной, точной алгоритмики, основанной на совершенно новых принципах.

— Да. Потому цивилизация может быть бессмертной. Даже полностью раздавленная, она способна возродиться, отстроиться в видимых, материальных моментах. Каким образом? А таким, что цивилизация — это не земля и города, не замки и фабрики, не армии и популяции, пускай даже и миллионные — но прежде всего и в первую очередь: здоровый, связный союз морали, веры, права и обычаев.

— Место зарождения идей.

— Да! Из этого вырастает все! В том числе — народ как народ, ибо, чем же является народ без истинной идеи народа? А кто строит на лжи и фальши, всегда будет слабее того, кто строит на правде. Точно так же и вождь, который опирается в сражении на лживых сообщениях, который лживыми рапортами руководствуется, идет прямиком к поражению — и точно также, народ, выводящий идеи свои из лжи, направляется к неизбежному краху и распаду.

— В Зиме, следовательно…

— В Зиме цивилизация не погибнет.

— Но переменится ли она в Зиме? Выздоровеет ли? Избавится ли от душащего объятия других замороженных цивилизаций?

— Именно потому, пан Бенедикт, и нужна нам Оттепель в Королевстве и Литве, в Галиции, да и во всей Австро-Венгрии, до Днепра на востоке — но не далее, не в самой России; ей шанс на оздоровление, на осовременивание дать нельзя.

Поставило книжку на место, заново разместилось на лавке, опять вытащило папиросную бумажку для новой порции табака. Белый, ледовый свет бил из-за головы; Пилсудский сидел в нем, четко очерченный линиями тела, вырезанный из фона контрастами морозного сияния. Словно одноцветное изображение с витража, когда он замер вот так, задумавшись, с очередной картой в руке — замороженным.

И вот тут увидало его, именно как стеклянный витраж, то есть — насквозь.

Каким образом освободить землю Польши от всех захватов? Одной Оттепели недостаточно, тут, как раз, нужна громадная, всеевропейская война — или всеобщая Революция, шагающая по свету в соответствии с планами Бронштейна-Троцкого. Пилсудский продавал японцам идеи того, как разбить размороженную Империю Романовых на национальные кусочки, из которых образовались бы независимые страны, но и последующие державы, не угрожающие Японии, например, Федеративная Жечпосполита Польска, не очень-то отличающаяся от Польши Ягеллонов[377]. Другие концепции включали присоединение Конгрессового Королевства[378] к империи Габсбургом, но на равных правах, чтобы появилось новое образование: Австро-Венгро-Польша. Все зависело от того, насколько сильно удастся разжать челюсти Истории; иными словами: на сколько поддастся Лёд.