Лед и пепел

Работа экспедиции продолжалась четко и бесперебойно. Приходили и уходили батометры. Коченеющими пальцами Михаил Алексеевич Острекин бережно часами крутил кремальеры своих астрономических и магнитных приборов. С озорным вызовом весело постукивали день и ночь моторы лагеря и щедро дымила кухня, распространяя божественные ароматы. Каждые три часа, вот уже четвертые сутки, я записывал показания метеорологических приборов, а через шесть часов измерял высоту солнца для определения координат лагеря.

Всех интересовало, куда нас несет. Вскоре все выяснилось. Наша льдина двигалась с общим потоком льда на запад–северо–запад со средней скоростью восемь миль в сутки.

Тот день принес еще новость. Острекину удалось определить с предельной точностью магнитное склонение: оно равнялось +33,4°. Это были первые сведения о земном магнетизме этого района. Теперь понятно, почему не работали типовые авиационные компасы апериодического типа.

Любой навигатор, где бы он ни летал или ни плавал и к какой бы стране он ни принадлежал, всегда пользуется картой магнитного склонения, чтобы вводить поправки в истинный курс. Но полеты в высоких широтах Арктики, как показали наши наблюдения и опыт, требуют и другой карты, карты горизонтальной составляющей силы земного магнетизма. Эта карта показывает штурману — будет ли работать магнитный компас. Такая карта называется картой изодинам, и впервые, по типам компасов, была составлена для полетов в Арктику автором этих записок; без нее теперь не отправляются в полеты высокоширотные экспедиции.

Шестого апреля пурга прекратилась. Стало теплее, температура — 18°, но появилась новая забота: ветер испортил аэродром! Теперь уже было не до сна: все, кто свободен от вахт, с лопатами ходили по полю, счищая снежные заструги и наддувы. В мехах стало жарко, работали в одних пыжиковых рубашках. Яростно светило солнце, заставляя щуриться, даже в темных очках.

Восьмого апреля утром (по московскому времени в 19 00 7‑го) все научные работы на льдине были закончены, и мы приступили к свертыванию лагеря. Быстро убирались палатки и механизмы. По радио сообщили, что в 21.00 по московскому времени «летающая лаборатория» заканчивает свои работы на дрейфующем льду и стартует на остров Врангеля.

Наконец снимаются метеостанция и радиостанция: беру последние показания приборов. Курс на юг! К суше! До суши 1350 километров!

В 20.45 самолет легко отрывается от льдины. Мелькают под крыльями зубья торосов, делаем широкий прощальный круг над полем. Как же оно утоптано нами! Либин смотрит вниз и говорит:

— Да, нельзя сказать, что тут не ступала нога человека! Смотри, словно целая дивизия провела ночевку!

Все поле испещрено тропками, размечено квадратами оснований палаток, следами самолета.

Обратный полет строился так, чтобы, в случае ухудшения погоды на острове Врангеля, можно было дотянуть до мыса Шмидта, где и произвести посадку.

Вследствие дрейфа нашей льдины на северо–запад в течение пяти суток наш путь к острову Врангеля удлинился, но нагрузка самолета значительно уменьшилась, поэтому мы могли сократить свой маршрут, идя прямо через горы острова. Ясное, солнечное небо позволяло прекрасно использовать астронавигацию. Исправленный солнечный указатель курса работал отлично. Все шло по расписанию. Черевичный вытащил свою реликвию, зачитанный томик Омара Хайяма, а когда я проходил мимо пилотов в радиорубку, Каминский подмигнул мне, указывая на Ивана.

— На борту все в порядке? — улыбнулся я. — Так тебя понял, Михаил?

— Так! Разве не видишь — Омар Хайям?

Мы громко рассмеялись, и причина тому не только вездесущий Омар Хайям, облетавший с нами всю Арктику, а широкий простор океана, глубина неба и чувство удовлетворения от проделанной работы. Все это распирало нас изнутри и искало выхода.

— Что гогочете, словно насытившиеся гусаки? — весело отреагировал Иван Иванович.

И Шекуров неодобрительно буркнул:

— Рановато веселитесь! Тыщу верст еще висеть над океаном, а горючего только–только…

— Не ворчи, Диомид! Зато, какая банька нас ждет на Врангеле! — ответил Черевичный.

— Не знаю, какая банька тебя ждет на земле, но парили тебя не раз!

— Ты что разворчался? Что–нибудь не так?

— Все так! Шмидт закроет, куда уйдем?

— У нас два запасных аэродрома: Роджерс и Шмидт. Погода отличная, прогноз тоже! А если уже даже такое счастье, что закроет оба аэродрома, — сядем на лед! Бензина на примуса у тебя всегда останется?

Диомид не ответил, но в целях экономии горючего уменьшил обороты и наддув моторам, подбирая наивыгоднейший режим полета.

В 23.00 впереди на горизонте появились облака. На широте 74°15′ и долготе 180°00′ облачность перешла в сплошную. Астрономическую ориентировку и солнечный указатель курса пришлось отставить и всецело переключиться на счисление. Мы дважды снижались до бреющего полета, чтобы исправить показания высотомеров. Давление падало, но облака держались высоко, на семистах метрах. Из бухты Роджерса сообщили, что погода отличная.