Лед под кожей

Наверное, действительно лучше придерживаться слов Ангаёдаё. Надеяться, что она солгала с какой-то целью. Что у нее есть план.

Но не успел он решиться, из репродуктора снова раздался его голос.

– Да, я могу подтвердить это. Все так, как говорит Корабль.

Ӧссеанин кивнул и повернулся обратно к Зрачку.

Он продолжал допрос. Град вопросов сменяли тайные коды, от которых значения на дисплеях поднимались до алых чисел. Джеймс понял, что остальные Корабли, которые находятся в космосе, пытаются что-то сделать и вызвали какую-то бурю – и ӧссеанин интересуется, чего они добиваются. Ангаёдаё тряслась в агонии. Просила и признавалась. Тайные планы. Договоры и разногласия. Намерения Кораблей и согласие фомальхиванина, достойно вознагражденное. Да, фомальхиванин прилетел с Хиваив на Д-альфу с помощью Кораблей. Да, на Д-альфе у него было задание, которое он не выполнил. У него особые способности. Он прячется, чтобы не выполнять свою часть договора. Но Корабли все еще рассчитывают на него…

Джеймс пытался ни о чем не думать, не создавать в себе зачатков слов, которые могли бы их выдать. Но в последующие минуты он убедился, что это больше не важно. Ведь это были вещи, о которых он абсолютно ничего не знал; и несмотря на это его голос уверенно говорил и подтверждал все, в чем признавалась Ангаёдаё!

Он понял, что это значит. Корабль каким-то образом отсоединил его от репродукторов и овладел ими сам. Теперь ему хотелось вопить: он кричал бы ӧссеанину в лицо, что это не он, что у него украли голос, что сделали из него зомби, что он как ракушка, в которой вместо моллюска лишь песок; что Корабль говорит за него и вкладывает в его уста то, чего он никогда бы не сказал, и он не собирается нести за это ответственность. Однако ӧссеанин ни о чем не подозревал, и Джеймс был обречен на молчание, потому что от нормальных человеческих коммуникационных каналов его отделяла сеть.

Сколько времени могло пройти? Час? Половина вечности? Джеймс не чувствовал ни рук, ни ног, шея затекла; ему хотелось встать и размяться, но такую роскошь, похоже, ему никто не позволит.

– Вы меня отпустите? Я сказал вам все! – выпрашивал слезно его голос, который все еще был не его.

Кораблю, возможно, казалось, что вложи он в его уста что-то очень плаксивое, будет звучать достовернее.

Ӧссеанин улыбнулся и вырвал волокно из репродукторов.

– Да, ты сказал, и я все слышал, – заверил он Джеймса. – Я вознагражу тебя. Не лишу тебя жизни. Теперь решают лишь твоя судьба и везение, мальчик… придет ли сюда кто-нибудь вовремя.

Пункт «Джеймс Ранганатан» отмечен галочкой.

Старик повернулся к Кораблю.

– Ангаёдаё. Мы плодотворно побеседовали, и я рад, что между Церковью и Кораблями царит такое доверие, но ее эминенция досточтимейшая придерживается мнения, что не стоит чересчур обременять тебя вопросами. По вопросам, которые не были затронуты, она готова удовлетвориться записью. Я с радостью приму роль посредника и отнесу своей госпоже твое сердце.

Эти дурацкие метафоры были странноваты. Джеймс представил все натуралистично: выпотрошенный кит лежит на берегу, а слоник уходит с его сердцем на тарелке – прямо в будуар в стиле рококо, где некая госпожа рассматривает улов через лорнет; но сеть так крепко сжимала его лицо, что он и усмехнуться не мог.

У Корабля эта мысль восторга не вызвала. Его Зрачок вдруг стал совершенно серым.

– В этом совсем нет нужды, досточтимый. Мое сердце чисто. В нем нет ничего, чего бы ты не знал!

– Может, ты и права. Случается и так, что между заветным желанием и реальностью нет никакой разницы, – ответил ӧссеанин.

И отошел в заднюю часть кабины, куда Джеймс заглянуть не мог, – вероятно, чтобы достать сердце.

В этот момент Джеймс осознал, что этот термин все же иногда используется. Это дословный перевод с ӧссеина. Как фразой «душа Корабля» обозначают оригинальный мануал, так и «сердцем Корабля» является черный ящик.

Черный ящик – запоминающее устройство, не поддающийся фальсификации протокол хода полета. Настоящая версия – как дополнение ко всей высказанной лжи.