Леди-босс

Судя по вырезкам, в первые день-два после того, как расстреляли Сим-Сима, со страниц печати хлынул вал возмущения, все кричали о беззащитности наших сограждан. Но вскоре, как по команде, вопли прекратились, и лишь на последних страницах в маленьких заметочках утверждалось, что в Санкт-Петербурге произошла очередная разборка из-за передела сфер влияния, что убийство С. С. Туманского связано с его коммерческой деятельностью. Если не впрямую, то по намекам можно было понять, что Сим-Сим — еще та штучка, свой человек в криминальной среде. Что от трудов праведных не наживешь палат каменных. Что, поскольку в делах Туманского много мути, кто там кого грохнул — не так уж и важно. В общем, надо было понимать так: чем больше акулы новоявленного российского капитала пожирают друг друга, тем это лучше для рядового честного налогоплательщика.

А в каком-то визгливом листке был заголовок во всю страницу: «Тамбовские волки задрали московского!»

— Почему тамбовские? Разве не питерские? — удивилась я.

— Это все сплошной дым и нежный шепот… — угрюмо заметил Чичерюкин. — Запущена такая версия, что Семеныч в Питере тамбовским крутым, которые эту самую Северную Пальмиру под себя гребут, дорожку перебежал. В этом направлении уголовка все силы бросила. Из Москвы генпрокурорский «важняк» примчался. Молоденький такой, зелень, в общем… По фамилии Трифидов. Как примчался, так и умчался… Я тебе так скажу, Лизавета, все это сплошная тряхомудия и тень на плетень. Бег на месте с имитацией активных телодвижений. Одно и выяснили — ствол краденый, эту снайперскую штучку еще в девяносто первом со склада воинской части свистнули аж под Ашхабадом, когда армию делили… А вот патроны — нестандарт. Спецбоеприпас, словом… Заряд усиленный, пуля тоже необычная, со смещенным центром. Такая в мизинец войдет — из пятки выйдет.

— А чего это вы раньше не подумали, куда войдет и откуда выйдет?! — не выдержала я.

Он болезненно поморщился:

— Не дави. И так тошно. Ты думаешь, с чего я там, в Питере, кувыркался?

— А кто вас знает? Может, на балет в Мариинку ходили? Или в Эрмитаж? Какого-нибудь Рембрандта смотреть… — Я понимала, что завожусь не по делу, но жалости у меня к нему не было.

— Там другой балет ставили, барышня… Большого ума не требуется чтобы понять: дельце-то разваливают. Прессу, которая из Москвы набежала, потихонечку отсекли. В интересах следствия, конечно… А сначала крик стоял, чуть ли не до запросов в Думе. Кто-то прессовал мощно, именно отсюда, из Москвы. Это доходит? — Да.

— Теперь смотри: в таких делах самое главное — первые не то что дни — часы! Может быть, даже минуты! А они там футбол устроили… Ты, конечно, ни черта не помнишь, но первой прикатила бригада из ближнего отделения милиции! Пацаны, но раскрутку начали вполне грамотно! Но тут пошли звонки от начальничков, выяснения. Факт преступления имел место на территории Питера, так? А Семеныч — московский гость, в Москве прописанный, и главные дела у него — тут… Ну и пошла очень квалифицированная волынка — кто обязан вести раскрутку, по территории и должностям, и что там на Туманского есть у москвичей, потому что перед питерскими он чистый… И вообще для них чужой. Пока они там выясняли, кому и за что министр будет холку мылить, всю мою охрану, всех гавриков и меня тоже обездвижили. Пошли фиксировать, кто где стоял, куда смотрел, о чем думал. А у меня на руках была ты, в полном отрубе, ни хрена не соображающая. Тебя надо было увозить, пока в психушку не засунули… Ну не в психушку, так в какую-нибудь клинику для придурков, — я просто не имел права тебя там оставлять! Среди чужих… Ты же теперь кто? Туманская! Раз пошла такая пьянка, почему бы под шумок и тебя не отправить к ангелам в рай?

— В раю меня уже не примут, — сказала я. — У меня, похоже, маршрут будет в другую сторону, поближе к сковородкам для грешников. За спасение моей молодой жизни я, конечно, вам буду по гроб жизни благодарна. Но вот чего я не пойму: какого черта вы там торчали столько дней сейчас? Если в целом все было ясно.

— Ну… как сказать… — Он вдруг заморгал глазами, долго ловил сигаретку в полупустой пачке, потом прикуривал от уголька из камина, бросая его из ладони в ладонь, хотя зажигалка была на столе, прямо перед его носом. И я поняла, что чего-то очень важного он мне открывать не хочет. У него вообще была особенность: он умудрялся, вывалив ворох словес, так и не сказать ничего толком. Даже в сильном поддатии. Темнила он был, наш Кузьма Михайлыч.