Леди GUN

– Отец, не знаешь, зачем они к нему приходили? – смягчив голос, спросил Борис.

– Нет, не знаю.

Борис проткнул его своим взглядом. Глазки дьякона забегали, немного помедлив, он добавил:

– Они беседовали за закрытыми дверьми в келье батюшки. А, собственно, кто вы такой?

– Ну надо же, – присвистнул Борис, – беседовали за закрытыми дверьми! Где келья этой гниды?! Я щас с ним тоже беседовать буду!

Прислужник вздрогнул.

– Не хочешь показывать?! Думаешь, я сам не найду… – Борис бегло огляделся и сразу наткнулся на дверной проем, занавешенный шторой с золотистой бахромой. Он посмотрел на прислужника. – Там?

– Кто вы такой? Что вам здесь нужно? – растерялся прислужник. От страха он согнулся еще и в коленях. Боря подумал, что вытянуть из дьякона еще что-нибудь будет весьма проблематично. И он решил действовать сам.

Он нырнул в проем и зашагал в глубь темного коридора, ни на йоту не сомневаясь в том, что Симеон где-то поблизости.

Сзади него заколыхалась шторка. Прислужник замялся в нерешительности – следовать или нет за незваным визитером. Помедлив немного, он все же отодвинул шторку. Прислужник боялся, но влекомый чувством необъяснимого долга все же пошел. По-над стеночкой, бочком, очень медленно, но пошел следом за Борисом, который уже стоял перед массивной деревянной дверью.

Не церемонясь, Борис ткнул ее ногой, и дверь со скрипом отворилась. Епископ был на месте. Уткнувшись в крохотное зеркальце, прибитое над умывальником, Симеон любовался результатом собственных стараний. Никому не доверял епископ подстригать свои твердые, торчащие невпопад усики и густую черную бородку с чуть заметными белыми островками. Симеон щелкал ножничками самолично и каждый раз оставался доволен произведением ловких рук. Вот и сейчас он с удовольствием рассматривал себя в зеркальце, делая последние штрихи маникюрными ножничками. Он подрезал пару ускользнувших от стрижки длинных волосиков, а когда решил, что полностью навел марафет, аккуратно уложил ножнички на полку рядом с мылом и зубной щеткой.

Симеон не услышал, как скрипнула дверь, обычно он целиком отрешался от окружающего, поглощенный своим любимым занятием. И вот теперь, когда он закончил, выдалась секунда обратить внимание на вошедшего незнакомца. Эта самая секунда ввергла Симеона в шок, он испугался. Однако незнакомец не преследовал цели напугать батюшку только своим видом. Он принялся вольготно расхаживать по келье, не очень задумываясь, о чем толковать с монахом, уж Боря-то знал, что это за монах.

– А ты, я гляжу, мне коллега, – задорно начал Борис, – хорошо ножничками орудуешь. Прямо как цирюльник настоящий. Чего бы тебе, батюшка, в парикмахеры не переквалифицироваться? Профессия достойная. Или, к примеру, в садовники, будешь газончики подстригать да кустики облагораживать, а?! Ведь в священнослужителях тебе быть нельзя.

Симеон ничего не понял. Если в этих словах был заложен какой-то потаенный смысл, то Симеону он был недоступен уже только по одной причине… В последнее время он имел дело с уголовниками, а когда общался с ними, то следил только за собственной речью, ибо они цеплялись за каждое неосторожно пророненное слово. Симеон и теперь почти не вникал в суть произнесенного собеседником.

По виду незнакомец был из той самой породы, что и только что вышедшие от него двое русских эмигрантов. Но кто он был на самом деле? Симеон рылся в своем изощренном уме: «А не резидент ли это? В Москве, конечно, уже получили мое донесение. Да нет. Нет… Эти вымогатели затеяли свою игру. Они не собираются исполнять мой заказ. Эти авантюристы решили обобрать меня с помощью шантажа и подослали своего дружка… Поделом мне. Остолоп. Доверился уголовникам. Настала расплата за глупость».

Симеон отчетливо увидел перед глазами набранный жирными буквами заголовок в вечерней газете: «Русский епископ крадет собственного ребенка». Эти газетчики обязательно придумают что-то в этом роде. Интересно, сколько затребуют эти сволочи?

Епископ осунулся, он сам себе казался жалким, а Борис продолжал в том же духе:

– Ну, что скажешь, Симеончик, замарал ведь рясу, али бес попутал? Какого хрена, змей ты ядовитый, рясу на себя накинул да колпак на голову водрузил? Какой талант в себе погубил! Ты же прирожденный парикмахер. Надо же, не каждый отважится сам себя кромсать, а?! Я знаю планы твои юродивые. Ты небось хочешь на соборе вывеску прибить красными буквами: «Парикмахерская». – Боря измывался как мог.