Леди из Фроингема

– Зато вы только представьте, как роскошно будут выглядеть шатры и киоски, украшенные алым шёлком. Они будут сверкать на солнце словно рубины! Нет, словно капли крови на зелёном бархате лужайки! – Бернадетта вскочила на ноги и набросила конец полотнища на плечи, а потом буквально парой движений окутала себя шёлком и предстала перед остальными в новом образе – яркой, обворожительной женщины в потрясающем алом платье, струившемся вокруг её тела и оттенявшим и тёмные кудри, и искрящиеся восторгом карие глаза.

 Оливия сравнение посчитала несколько надуманным, но она не могла не признать – Бернадетта Понглтон, которая ни за вчерашний вечер, ни во время завтрака и десяти слов не произнесла, совершенно преобразилась. Скрыв под алым шёлком свой вдовий наряд, она стала выглядеть другим человеком, и теперь казалось, что траурное платье – часть маскарада, не более. Следуя её примеру, Оливия и Присцилла тоже попытались изобразить из себя чаровниц в алых одеждах, но не сумели как следует задрапировать скользкий шёлк и больше напоминали небрежно спелёнутых египетских мумий.

 В таком виде их и застала леди Элспет, сбежавшая из кухни и изрядно утомлённая властными манерами Виктории, установившей там свою диктатуру. Оценив сценку, напоминающую живые картины – излюбленное дамское развлечение времён её молодости – она пришла в восторг, а потом пожаловалась, оглянувшись на открытую дверь и понизив голос до шёпота: – Вы и не представляете, что себе позволяет эта женщина! Боюсь, миссис Вайсли держится только благодаря хересу, который прячет от Хигнетта в кофейном шкафчике. Однако надо отдать ей должное, Виктория в таких делах просто незаменима. У меня от подобных вещей голова кругом идёт, а для неё хлопоты – что вода для рыбы.

 Выговорившись, она опустилась на колени и провела по гладкому шёлку рукой.

– Шёлк и правда великолепный. У вас превосходный вкус, леди Элспет, – робко сказала Бернадетта. – Но разве это не слишком дорого? Я имею в виду, для fête champêtre[5]

? – и она смешалась под взглядами остальных женщин, осознав, что допустила непростительную оплошность.

 Леди Элспет рассмеялась, но в смехе её чувствовалась горечь.

– То, что приносит радость, не может быть чересчур дорогим. Вы согласны со мной? Жизнь так коротка. Чуть отвлечёшься, и уже миновали годы. Вы вспомните мои слова, Берни, когда ваши малыши превратятся сначала в юношей, а потом и во взрослых мужчин. Эта перемена будет означать, что лучшие годы прошли, а вы этого даже не заметили. Поэтому жалеть о расходах не годится! – и она бесшабашно встряхнула головой. – Хотя, конечно, у бедняги Джорджа случится несварение, когда он это увидит.

***

Джорджу Понглтону и без несварения хватило в это утро страданий. Оскару Финчу пришлось в срочном порядке уехать на ферму Скерта, чей лучший бык-производитель повредил ногу, и потому все счета за доставленные из Шеффилда товары направляли старшему из братьев.

 У Джорджа в буквальном смысле похолодели руки и выступила испарина, когда он произвёл подсчёты и сообразил, что на подготовку к празднику потрачено уже более трёхсот фунтов. Он не принимал во внимание тот факт, что порой несколько больших приёмов на Сент-Джеймс-стрит обходились им с Викторией в ту же сумму, так как никогда не вникал в хозяйственные расходы, оставляя этот труд жене. Однако транжирство матери приводило его в исступление, ведь деньги, которыми она распоряжалась согласно завещанию старого лорда, он считал своими по праву.

 Внутри у него всё кипело от возмущения. Он выглянул в окно малой гостиной и какое-то время бездумно наблюдал за рабочими, отмечая про себя, что трудятся они явно спустя рукава, небрежно и крайне медлительно.

 Время близилось к ланчу, и Джордж, надев пиджак и спрятав очки в тонкой золотой оправе в кожаный футляр, схватил кипу счетов и отправился на поиски Виктории. В коридоре, сумрачном и тихом, он чуть не запнулся о лежащего на полу ребёнка, с интересом изучающего многочисленный муравьиный отряд, марширующий вдоль стены. Первым его порывом было прикрикнуть на мальчишку, а потом сделать дворецкому выговор за то, что по дому шатаются дети прислуги, но тут же его охватило запоздалое раскаяние. Монти!.. Точно, это же сын проходимца Монти. Сколько же лет он не видел брата?.. И в итоге они так и не успели примириться. Ссора, тяжким грузом осевшая на его совести. Терзаемый застарелым чувством вины, Джордж наклонился к мальчику и хотел приласкать его, но испуганный ребёнок, понимая, что нарушил запрет матери и что его, вернее всего, накажут за это, мгновенно поднялся на ноги и, оглядываясь через плечо, припустил в сторону столовой. Джордж немного постоял, глядя ему вслед, а потом отправился на поиски Виктории.