Леди предбальзаковского возраста, или Убойные приключения провинциалок

Потом эти десять женщин сидят в курилке. Курилка, слава богу, на этом заводе находится в здании и представляет из себя комнатку 8 на 8 с вытяжкой, которая никак не помогает. Так вот, на четырёх лавках у четырёх стен, в густом облаке дыма, в котором даже подкуривать сигарету не нужно (подышишь и уже накурился) отдыхают и смотрят друг на друга в немом отупении десять истинных созидательниц. Остальное человечество покоряет космос, строет небоскрёбы, программирует роботов, учит музыке и математике.

А в какую жертву кинули себя эти десять представительниц прекрасного пола? Какую силу воли надо иметь, чтобы без тени улыбки смотреть друг на друга и строить из себя серьёзную женщину, после того, как несколько часов подряд, подобно двухлетнему карапузу, шмякала в пластмассовых формах котлетки?

Ешь, старик, и не кривись! Помни, что для того, чтобы эти нашмяканные сердечки появились у тебя на столе, кто-то пожертвовал учёбой в пединститутах и медколледжах, чтобы лепить тебе в сыром и холодном помещении бюджетные котлетки.

Но я, пожалуй, отвлеклась. Из-за угла вывернула Галька Семиярова, истинная бригадирша, настоящая по крови и уставилась на нас так, как будто застала за каким-нибудь непотребством. От её пронзительного взгляда я подавилась дымом второй сигареты и поспешно кинула окурок, словно мне тринадцать лет и словно Галька Семиярова моя классная руководительница.

– Вы чего это тут расселись? – проревела она, – Вы охренели совсем?!

Анька подскочила, как ужаленная, и с перепугу начала заикаться:

– Дык?.. Как? Ли…линия сломалась же!

Галькина голова затряслась, а вместе с ней и её фальшивые рыжие кудри.

– Ну и что? Ваших всех на «котлеты» перевели! Бегом туда!

О, нет! Только не это! Я ещё поборюсь, прежде чем попаду туда.

– Так мы ещё не обедали вообще-то!.. – крикнула я.

Бригадирша ухмыльнулась, доставая из кармана сигареты.

– Просрали вы свой обед! Нечего тут было рассиживаться!

Анька ловила ртом воздух, не в силах понять, что она сейчас больше боится – Гальку-бригадиршу или реальную угрозу остаться без обеда. Я – то точно знала. Сжав кулаки и набрав побольше воздуха в грудь, я пропищала прямо в пылающее гневом лицо Гальки:

– Мне нельзя без обеда, у меня пониженный сахар и сорок девять килограмм весу, так что извините, но я сначала пообедаю!

Тут и Анька, наконец, обрела способность говорить:

– Да! Обед – это наше законное право!

Галька секунду размышляла и по её внезапно потеплевшему тону стало понятно, что бригадирское чутье безошибочно подсказало ей, что тут надо бы чуть-чуть уступить:

– Ладно, на обед вам пятнадцать минут и марш на «котлеты»!..

Обед я свой ела нарочито медленно и чинно, как английская королева, не обращая внимание на ужас в глазах торопливо жующей напарницы. Хрен тебе, бригадирша, – думала я, – ты считаешь, что все должно быть по-твоему? Что мы должны тебе подчиняться, как узники концлагеря? А фигушки! Буду специально долго обедать, как и полагается нормальному человеку. Какое вообще ты имеешь право решать, сколько мне требуется времени на обед?

Анька быстро прикончила свою лапшу с мясом и недвусмысленно поглядывала на меня и на мой наполовину съеденный плов.

Я вздохнула и ускорилась. К чему этот бессмысленный бунт приведёт? Аньку и меня просто оштрафуют. Аньку жалче, потому что она совершенно ни при чем.

Как только я доела обед, мы пошли на ненавистные "котлеты". Благо, что прошло уже полдня и морозится там мы будем не так долго, чем, если бы с восьми утра зашли в цех полуфабрикатов.

Нашмякав котлет, в 19:40 мы стояли у мойки и пытались смыть с рук животный жир. Куда там! От холодной воды он застывал на руках. Чересчур жидкое мыло не хотело пениться и на ладонях оставался белый налёт.

Яростно вытирая руки полотенцем, Анька поглядывала на меня – давай, мол, быстрее. Мы бросились в раздевалку, быстро переоделись и, толкаясь с десятком полу-голых тел, торопящихся, как и мы, домой, выползли в коридор и выскочили на улицу.

Мокрый снег облепил «лагерский» двор, серые здания почернели от влаги. Ветер кружил, лез под куртку, облизывал ледяным языком шею. Толпа жалась к запертым дверям проходной. Кто-то, осмелившись, постучался. К стеклянной двери подошёл толстый охранник, повернул ключом в замке и распахнув, рявкнул:

– Чего долбитесь?! Восьми ещё нету.

Хватив холодного воздуха ртом, охранник тут же захлопнул дверь.

– Так холодно же!.. – прозвучала чья-то фраза и ударившись о стекло, сползла вниз, так и не долетев до ушей охранника.

– Сколько сейчас? – стуча зубами, спросила Анька. Я вытащила телефон из кармана. На светящийся экран тут же спикировали снежинки.

– Без десяти.

Ровно в 20:00 тот же охранник открыл дверь и толпа тут же заполонила холл проходной.

– По одному!.. Не напирай! – гудел охранник, заглядывая в сумочки, пакеты, рюкзаки и выпуская на волю смиренных работяг.