Читаем Леди в саване полностью

По причине того, что орден Дракона был наследственным, когда родились наследники Дракула, возникла необходимость разделить отца и сына: некоторые использовали термины «Дракул младший» и «Дракул старший». Другие называли «Дракул» (Dracul) только отца, используя для сына уменьшительную форму «Дракула» (Draculea). Некоторые предпочитали для сына румынский вариант Dracea. Тем не менее провести четкое разграничение между отцом и сыном не удается, и среди современников торжествует неразбериха. Так, греческий историк Халкокондил упоминает Влада-отца как «Дракулу» (Dracula), а Модрусса, папский легат, и Доменико Бальби, венецианский посол в Константинополе, зачастую относили имя «Дракул» (Dracul) к сыну (

Mercati, 247–249). Было бы более правильным утверждать, что и Влад-отец, и Влад-сын, а также и его брат Раду (иногда упоминаемый как «другой Дракула») из-за отсутствия опознаваемого прозвища были все вместе известны как «Дракулы» (Draculas) или «Дракулеи» (Draculeas). Этого мнения придерживался и такой авторитетный историк, как А.Д. Ксенопол, описывающий борьбу Дракул (Draculas) с Данами (183–272). А один итальянский историк XVI в., Антон Веранчич, был настолько впечатлен этим именем, что называл всех жителей Валахии Draguli (399–400). Как бы то ни было, все же большинство источников XV в. используют имя «Дракула» (в значении «сын дракона»), чтобы указать на сына. Правители того времени пишут «Дракула»: король Матьяш Корвин пишет «fidei nostro Drakwlyae»
(Hurmuzachi, 86), что близко к написанию, которым пользовался великий гуманист эпохи Возрождения Энеа Сильвио Пикколомини, папа Пий II, в своей «Cosmografia». Так же поступали и дипломаты того времени: Петер Томасис, представляя венецианского дожа в Будине; Доменико Бальби, его коллега в Константинополе; посланники великого герцога Феррары и Милана. И все они были аккуратными и хорошо информированными наблюдателями восточноевропейской жизни (например, Bianu, 34–35; Andreescu, 120). Большинство летописцев этого периода проявляют одинаковое упорство, принимая полностью форму «Дракула» (Dracula). Так поступает и Антонио Бонфини, официальный придворный историк короля Матьяша, и Кристовул Имврский, находящийся на службе у турок, а также самый главный свидетель, который по-настоящему столкнулся с Владом в битве в 1462 г. — янычар Константин из Островицы (
Holban, 127–128). Следующие поколения историков следовали их примеру. Николай Олахус, знаменитый гуманист на службе у венгерского короля, очевидно будучи в родстве с Владом, описывает себя как «ех sanguine Draculae» (Bezdecki, 259–260), а у анонимного венецианского хрониста XVI в., написавшего один из лучших трактатов по истории Оттоманской империи, упоминается «il signor Dracula» (цит. по Iorga). Существовали также и другие искажения этого имени: Dracuglia
(Petancius, 62), Drakla (Buonacor, 50) и Dragulia (Holban, 171).

В Германии ситуация с именами была почти та же, что и в Италии. Вслед за немецкими «листками» XV в., написанными во времена Дракулы, исходная форма «Dracole Waida» начиная с XVI в. превратилась в Dracula во всех знаменитых исторических трактатах: например, в трудах Себастьяна Мюнстера и Томаса Эбендорфера. В конечном итоге имя попадает и в известную «Историю княжеств» (1804) Энгеля, а также в монографию Вильяма Вилкинсона 1820 г., которой пользовался Брэм Стокер, как мы знаем из его «Рабочих записей» (сейчас находятся в музее Розенбах).

Перейти на страницу:

Все книги серии Гримуар

Несколько случаев из оккультной практики доктора Джона Сайленса
Несколько случаев из оккультной практики доктора Джона Сайленса

«Несколько случаев из оккультной практики доктора Джона Сайленса» — роман Элджернона Блэквуда, состоящий из пяти новелл. Заглавный герой романа, Джон Сайленс — своего рода мистический детектив-одиночка и оккультист-профессионал, берётся расследовать дела так или иначе связанные со всяческими сверхъестественными событиями.Есть в характере этого человека нечто особое, определяющее своеобразие его медицинской практики: он предпочитает случаи сложные, неординарные, не поддающиеся тривиальному объяснению и… и какие-то неуловимые. Их принято считать психическими расстройствами, и, хотя Джон Сайленс первым не согласится с подобным определением, многие за глаза именуют его психиатром.При этом он еще и тонкий психолог, готовый помочь людям, которым не могут помочь другие врачи, ибо некоторые дела могут выходить за рамки их компетенций…

Элджернон Генри Блэквуд

Фантастика / Классический детектив / Ужасы и мистика
Кентавр
Кентавр

Umbram fugat veritas (Тень бежит истины — лат.) — этот посвятительный девиз, полученный в Храме Исиды-Урании герметического ордена Золотой Зари в 1900 г., Элджернон Блэквуд (1869–1951) в полной мере воплотил в своем творчестве, проливая свет истины на такие темные иррациональные области человеческого духа, как восходящее к праисторическим истокам традиционное жреческое знание и оргиастические мистерии древних египтян, как проникнутые пантеистическим мировоззрением кровавые друидические практики и шаманские обряды североамериканских индейцев, как безумные дионисийские культы Средиземноморья и мрачные оккультные ритуалы с их вторгающимися из потустороннего паранормальными феноменами. Свидетельством тому настоящий сборник никогда раньше не переводившихся на русский язык избранных произведений английского писателя, среди которых прежде всего следует отметить роман «Кентавр»: здесь с особой силой прозвучала тема «расширения сознания», доминирующая в том сокровенном опусе, который, по мнению автора, прошедшего в 1923 г. эзотерическую школу Г. Гурджиева, отворял врата иной реальности, позволяя войти в мир древнегреческих мифов.«Даже речи не может идти о сомнениях в даровании мистера Блэквуда, — писал Х. Лавкрафт в статье «Сверхъестественный ужас в литературе», — ибо еще никто с таким искусством, серьезностью и доскональной точностью не передавал обертона некоей пугающей странности повседневной жизни, никто со столь сверхъестественной интуицией не слагал деталь к детали, дабы вызвать чувства и ощущения, помогающие преодолеть переход из реального мира в мир потусторонний. Лучше других он понимает, что чувствительные, утонченные люди всегда живут где-то на границе грез и что почти никакой разницы между образами, созданными реальным миром и миром фантазий нет».

Элджернон Генри Блэквуд

Фантастика / Ужасы / Социально-философская фантастика / Ужасы и мистика
История, которой даже имени нет
История, которой даже имени нет

«Воинствующая Церковь не имела паладина более ревностного, чем этот тамплиер пера, чья дерзновенная критика есть постоянный крестовый поход… Кажется, французский язык еще никогда не восходил до столь надменной парадоксальности. Это слияние грубости с изысканностью, насилия с деликатностью, горечи с утонченностью напоминает те колдовские напитки, которые изготовлялись из цветов и змеиного яда, из крови тигрицы и дикого меда». Эти слова П. де Сен-Виктора поразительно точно характеризуют личность и творчество Жюля Барбе д'Оревильи (1808–1889), а настоящий том избранных произведений этого одного из самых необычных французских писателей XIX в., составленный из таких признанных шедевров, как роман «Порченая» (1854), сборника рассказов «Те, что от дьявола» (1873) и повести «История, которой даже имени нет» (1882), лучшее тому подтверждение. Никогда не скрывавший своих роялистских взглядов Барбе, которого Реми де Гурмон (1858–1915) в своем открывающем книгу эссе назвал «потаенным классиком» и включил в «клан пренебрегающих добродетелью и издевающихся над обывательским здравомыслием», неоднократно обвинялся в имморализме — после выхода в свет «Тех, что от дьявола» против него по требованию республиканской прессы был даже начат судебный процесс, — однако его противоречивым творчеством восхищались собратья по перу самых разных направлений. «Барбе д'Оревильи не рискует стать писателем популярным, — писал М. Волошин, — так как, чтобы полюбить его, надо дойти до той степени сознания, когда начинаешь любить человека лишь за непримиримость противоречий, в нем сочетающихся, за широту размахов маятника, за величавую отдаленность морозных полюсов его души», — и все же редакция надеется, что истинные любители французского романтизма и символизма смогут по достоинству оценить эту филигранную прозу, мастерски переведенную М. и Е. Кожевниковыми и снабженную исчерпывающими примечаниями.

Жюль-Амеде Барбе д'Оревильи

Фантастика / Проза / Классическая проза / Ужасы и мистика

Похожие книги