Гуннар убаюкивал меня песнями на своем языке и рассказывал чудесные предания о своем далеком острове с его ледниками и вулканами. Его голос был таким мелодичным и звучным, что я закрывала глаза и уносилась в мир укутанных вечными туманами бездонных фьордов, в которых таились драконы и тролли, и мысленно купалась в теплых водах бивших из-под земли гейзеров, согревавших своим паром обледенелые равнины. Постепенно я прониклась симпатией к суровой природе, по которой Гуннар так сильно скучал.
— Я чувствую себя воином в Вальхалле,[41]
каждую ночь гибнущим в любовном сражении и воскресающим по утрам при звуках твоего голоса, моя валькирия.[42]— В какой такой Вальхалле?
— В раю, куда попадают павшие в бою герои. А ты — валькирия, прекрасная дочь Одина, и будешь любить меня вечно.
— Но ведь ты сам — Один.
— Хорошо, тогда ты будешь моим конем.
— Восьминогим Слейпниром? Вот уж дудки!
— Хорошо, поскачем на нем вместе!
В своих снах я скакала с Гуннаром по небосклону на быстроногом Слейпнире.
Я обнимала Гуннара, а он показывал мне с высоты нашего полета обитель страшного чудовища — таинственное озеро Логуринн,[43]
ведущий к центру земли вулкан Снайфедльс[44] на леднике Снайфедльсйекюдль,[45] кипящие воды в пещерах Гротагья[46] и водопад Гудафосс,[47] куда исландцы сбросили своих древних богов. Гуннар много раз в разговорах со мною упоминал эти места, и я радовалась им, как старым друзьям, хотя и видела их впервые в жизни.Потом мы поскакали в иные земли, открытые далеким предком Гуннара — Эриком Рыжим[48]
— в Гренландию, куда тысячу лет назад приплыли на своих кораблях викинги, чтобы высечь на гренландских скалах свои руны и познакомиться с инуитами. Так называют себя эскимосы, путешествующие на собачьих упряжках и охотящиеся на тюленей и белых медведей, чтобы питаться их мясом, натираться их жиром и наряжаться в одежды из их шкур.Потом мы уносились на Слейпнире еще дальше, и наши ночные полеты неизменно заканчивались где-то далеко в девственно-белой, прекрасной и смертельно опасной ледяной пустыне.
К сожалению, мы не могли долго наслаждаться полным уединением. Хотя Гуннар отключил телефон и не отвечал на звонки в дверь, меня начала упорно вызывать Деметра.
Сначала я решила ей не отвечать, но Деметра стала взывать ко мне с такой настойчивостью, что у меня невыносимо разболелась голова. Мысленные вызовы пропустить мимо ушей невозможно и, в конце концов, мне пришлось вырваться из жарких объятий Гуннара, чтобы встретиться с матерью.
Мне ужасно не хотелось покидать нашу уютную квартиру. Интуиция подсказывала, что вне ее стен меня ожидает нечто ужасное, и она не ошибалась.
Перед уходом я попросила Гуннара обязательно меня дождаться и обещала вернуться как можно скорее.
Деметра выглядела очень сердитой и одновременно расстроенной. По одному ее виду можно было догадаться, что случилось нечто страшное. Наша встреча была окружена беспрецедентными мерами предосторожности, Деметра непрерывно озиралась по сторонам и держалась со мной очень холодно. В руке она сжимала газетную вырезку, но, прежде чем ознакомить меня с ее содержанием, спросила меня в лоб:
— Это твоих рук дело?
— Что?! — я действительно не понимала, в чем она меня обвиняет.
— Ты поссорилась с Метрикселлой?
Этот факт смешно было бы отрицать, но необъяснимо агрессивное поведение матери так меня задевало, что я вспылила:
— Не твое дело. Наши с Метрикселлой отношения не должны тебя волновать так же, как не волную тебя я!
— Нет, мое. И ты меня, наоборот, очень волнуешь. Даже слишком.
— И поэтому ты воспользовалась мною как громоотводом для защиты этой замечательной омниоры, которую ждут великие дела и блестящее будущее?
— Великие дела в будущем больше не грозят Метрикселле.
— Ах, вот как! Какая жалость. Неужели прорицатели наврали про ее судьбу?
— Похоже, да, — с каменным лицом произнесла Деметра.
— А нельзя ли узнать, какое такое будущее они предрекли нашей милой Метрикселле, что мы все теперь должны ее охранять?
— Метрикселла должна была стать матерью Избранницы, — выпрямившись на стуле, изрекла Деметра.
— Ого! Значит, Метрикселла родит Избранницу из Пророчества?
— В этом сходились все прорицатели. Об этом же говорили и звезды.
Мне стало плохо. Если Метрикселле суждено стать матерью Избранницы, она, возможно, действительно, беременна! У меня задрожали колени, и я впилась глазами в хмурое лицо матери.
— Так зачем же ты меня вызвала? — спросила я.
— Скажи мне всю правду, Селена! — неожиданно потребовала от меня Деметра. — Это твоих рук дело?
Конечно, я не чувствовала себя абсолютно невинной, но упорные вопросы матери настолько меня удивили, что я была не в силах вымолвить ни слова.
Убедившись в моем полном замешательстве, Деметра протянула мне газетную вырезку и прошептала:
— Тебе нужно немедленно скрыться. С этого момента ты не должна ни с кем видеться. Будешь сидеть тише воды ниже травы там, где я скажу.
Вырвав вырезку из рук Деметры, я наткнулась взглядом на фотографию Метрикселлы под заголовком: