Ледяная пустыня

Гуннар предложил расположиться прямо здесь, но меня это совсем не вдохновило. Сквозь каминную трубу с чердака доносилось хлопанье птичьих крыльев, а между мебелью трудолюбиво сплели колоссальную паутину пауки. Я совсем не хотела злить их своим вторжением в их размеренный быт и предпочла бы перекочевать в палатке на дворе.

— Мне здесь не нравится.

— Мы проведем здесь ночи две-три, не больше, — стал уговаривать меня Гуннар. — Я растоплю очаг, станет тепло. Видишь ли, мне нужно кое-что отсюда забрать.

— Что тебе тут может понадобиться?!

— Ты никому не скажешь? — вздохнув, спросил меня шепотом Гуннар.

— Не бойся, я умею хранить секреты, — ответила я, подумав: «Особенно свои».

— Здесь спрятан клад.

— Ну да?!

— Честно.

— Клад?! Что еще за клад?

— Сундук с драгоценностями.

— А почему ты шепчешь? Тут же никого нет.

— И у стен есть уши, — зловещим тоном предостерег меня Гуннар и внезапно ущипнул за бедро. Я чуть не поседела от страха, мгновенно представив себе огромного паука, тролля или иное неблагосклонное ко мне создание, и возмутилась:

— Никогда больше так не делай! Слышишь!

Гуннар расхохотался и смеялся довольно долго, но мне было не до смеха.

— Ну ладно, не сердись! — уговаривал меня он.

— Это грязный свинарник! — взорвалась я, озираясь по сторонам.

— Ладно! Сейчас ты у меня развеселишься!

Схватив меня в охапку, Гуннар бросил меня на кровать, где целовал и щекотал, пока я не перестала злиться. Да я и не могла дуться на него дольше десяти минут.

Как только мы так помирились, Гуннар принялся искать клад, простукивая стены костяшками пальцев и стуча каблуками по деревянному полу. Он явно искал пустоту, в которой мог стоять сундук с драгоценностями. Наконец-то наше путешествие скрасили настоящие приключения!

Драгоценности! При одной мысли о них у меня учащенно забилось сердце. Я обожала драгоценности и всегда хотела иметь какой-нибудь кулончик, браслетик или перстенек, но аскетичная Деметра запрещала мне об этом даже думать.

Разумеется, на этом заброшенном хуторе я не рассчитывала разжиться бриллиантами. Даже если когда-то они тут и были, их наверняка обнаружили кладоискатели, прочесывавшие старые дома с дотошностью грабителей, те, что опустошали некогда пирамиды фараонов, погребенных вместе с несметными сокровищами.

— А что случилось с этим домом? — спросила я Гуннара, внимательно изучавшего ящики секретера и комода.

— Произошло землетрясение. И еще хутору досталось от мощных извержений кратера Крафла.[70]

В моих краях землетрясения и извержения вулканов были редкостью, и я промолчала, хотя мне казалось, что хутор Гуннара забросили, по меньшей мере, лет сто с лишним тому назад.

— Теперь я понимаю, почему твоя мать сюда не едет.

— Ей вообще не по душе Исландия.

— Где ты тогда родился? — удивилась я.

— В Норвегии.

— Разве ты не исландец?

— Я провел детство в Исландии. На ее западном побережье.

— Без матери?

— Иногда она приезжала, но больше двух недель ей было здесь не высидеть.

— С кем же ты жил?

— С прислугой.

Гуннар вырос в собственном доме, но без матери. Я выросла с матерью, но без собственного дома. Поэтому я мысленно поклялась себе, что у нашей дочери будет дом, будет мать и даже будет отец.

Я не расспрашивала Гуннара о его отце из боязни, что он начнет расспрашивать о моем. А я не знала ни его имени, ни фамилии.

Однажды Деметра сказала, что моим отцом был скрипач, с которым она познакомилась во время его гастролей, но он исчез из ее жизни, уйдя со сцены с букетами от восхищенных слушателей, даже не подозревая о моем существовании.

В тот момент мне не хотелось думать о грустном или напоминать Гуннару о его прошлом. Я хотела радоваться жизни и имела для этого все основания: Баалата была уничтожена, загадка гибели Метрикселлы раскрыта, во мне зародилась новая жизнь, и я даже рассчитывала разжиться мифическими драгоценностями.

Я снова почувствовала себя сильной и смелой. Я сбежала от исландских омниор и теперь их не боялась. Однако заброшенный хутор с его унылой атмосферой наводил меня на самые мрачные мысли.

Я сделала все возможное, чтобы привести спальню в порядок: вытерла пыль, смела паутину, убрала с кровати сгнившие тряпки и положила на матрас наши мягкие пуховые спальники. Я даже вымыла пол и проветрила помещение, чтобы в нем не так воняло гнилью, но мне по-прежнему не давали покоя две вещи — камин и портрет на стене. Из закопченной каминной трубы постоянно доносились какие-то странные звуки и шорохи, а особа на фреске не спускала с меня глаз. Разве можно было спать в такой обстановке?!

Тем не менее, мне пришлось. Затрудняюсь сказать, сколько ночей я в ней провела. Печальный золотистый свет, сиявший над Исландией днем и ночью, говорил о том, что время изменило здесь свой бег, сделав бессмысленным его привычный отсчет.

Однажды я проснулась и не обнаружила рядом с собой Гуннара, хотя его спальный мешок был еще теплым.

Я встала и поняла, что хочу есть. Одевшись, я начала шарить по комнате и обнаружила в одной из наших сумок пачку печенья. Жуя его одно за другим, я позвала Гуннара, но тот не откликнулся.