Ледяной город

Пока парень одевался, Санк-Марс обошел квартиру и всюду включил свет. Потом он взял стул с прямой спинкой, резко поставил его посреди почти пустой гостиной и, как только одетый Коутес присоединился к ним, велел ему на него сесть. В мгновение ока он преобразил гостиную в комнату для допросов.

Совершенно ничего не понимающий Мэтерз удобно устроился на диване за спиной у парня, а Санк-Марс вышагивал по комнате перед его глазами. Казалось, он так раскипятился, что от него вот-вот пар пойдет. Внезапно полицейский остановился прямо перед парнем и чуть присел, уперев ладони в колени так, что лицо его оказалось почти на уровне головы Коутеса.

— Так ты хочешь сказать мне, что завидовал ему?

— Что?

— Не надо говорить «что», Джимми. Лучше говори: «Извините?» Или просто скажи, что не понял вопрос.

— Да, не понял.

— Ты хочешь сказать мне, Джимми, мальчик мой, что завидовал Акопу Артиняну и поэтому сдал его Каплонскому? Только думай, сынок, хорошенько, как ты мне ответишь, потому что потом я буду думать над твоими словами.

Джим Коутес заерзал на жестком стуле. Он еще не совсем проснулся.

— Да, то есть вы правы. Знаете, у Акопа было все. Он и отгулы получал, и работу делал, какая выгоднее, и обедать с боссом ходил. А кроме всего прочего, я хочу сказать, еще и в университете учился, образование получал. А мне вся паршивая работа доставалась, на меня только все кричали, чего мне было хорошего ждать? А у Акопа все было.

— За это ты Акопу и завидовал?

— Да, наверное. Вроде так оно и было.

— Ты знал, что у него было много подружек? Девчонки его любили, как ты думаешь, Джимми?

— Ну и что? Вы меня этим не удивили.

— Ты и здесь ему завидовал?

Этот вопрос поставил Джима Коутеса в тупик.

— Акоп умер, — прошептал он.

— Завидовать можно и мертвому, разве не так?

Парень кивнул в знак согласия.

— Скажи-ка мне, Джимми, одну вещь: что ты чувствовал, завидуя Акопу Артиняну? Это злило тебя, бесило? Ты думал о нем почти все время на работе? Или ты как будто был в него влюблен, Джимми, как будто ты был сам не в себе и ни о чем другом думать не мог, кроме как об этом человеке? Мне и в самом деле необходимо это знать.

Парню надо было обдумать ответ, и Санк-Марс дал ему на это время.

— Да, я думал о нем. Не всегда, конечно, то есть не очень много. Так, иногда, время от времени.

— А когда ты думал о нем, он тебя злил, может быть, или раздражал? Может быть, ты о нем плохо думал, желал ему зла? Тебе не хотелось стукнуть его или сильно пихнуть, еще как-нибудь свою злость на нем выместить?

— Нет, то есть не знаю… Может, иногда. Так, ничего серьезного, — неуверенно сказал парень.

— А тебе никогда не хотелось его убить?

— Не убивал я Акопа! — резко возразил Коутес. — Господи!

Санк-Марс напряженно смотрел на него, не отводя взгляда.

— Давай-ка, сынок, отвечай: тебе когда-нибудь хотелось его убить?

Коутес ерзал на стуле, взволнованно жестикулировал и извивался всем телом, как будто хотел с себя что-то стряхнуть. Мэтерз тем временем как завороженный наблюдал за Санк-Марсом. Он никак не мог понять, то ли его напарник и впрямь стал одержимым, то ли его свирепость и решимость были лишь блестящим спектаклем, разыгранным с единственной целью расколоть парня. Он никак не мог взять в толк, к чему должен был привести этот яростный допрос, зачем ему снова ворошить уже перепаханную землю.

— Да ладно, хорошо, может, я когда и хотел, чтоб с ним что-то плохое стряслось… Не все время, конечно, а так, изредка, иногда, если меня особенно доставали. И что в этом такого? Ну работал он иногда под машиной, а я думал, что будет, если она на него свалится. Ну и что? Что здесь такого страшного?

— Как что, Джимми? Тогда твой приятель был бы убит! Ты желал ему смерти, и вот он умер. И теперь, Джимми, ты не сможешь спокойно жить дальше, пока не признаешься, пока не исповедуешься. Ты и сам знаешь, что это так. Ты просто не сможешь жить с такой ношей. Когда ты сдавал его Каплонскому, ты прекрасно понимал, что с ним случится что-то плохое. Ты отлично знал, что эти ребята не в бирюльки играют. Ты все время в гараже что-то вынюхивал, кого-то подслушивал. У тебя все время были ушки на макушке. Ты ничего не пропускал не только мимо ушей, но и мимо глаз. Ты хорошо знал, Джимми, что Каплонский и его приятели ни за что не допустят, чтобы кто-то на них стучал. Ты прекрасно отдавал себе в этом отчет. И когда ты сдал его Каплонскому, это было то же самое, что сбросить машину на голову Акопа, когда он под ней лежал, или я не прав? Ты ведь знал обо всем заранее.

Тут-то парень и раскололся:

— Я не думал, что они его убьют.