Распахнув створы окна, высунувшись в него, мельничиха недовольно крикнула:
— Ну, чего зыбаете, телки? Чать слышу!
Четыре женщины у ворот наперебой пожелали хозяйке доброго утра и перестали стучать.
Не закрыв окно, Капитолина Агафоновна, взглянув на иконы, торопливо перекрестилась, накинула на плечи платок и в ночной рубахе вышла в сени, остужая ступни босых ног о холодные половицы. Дойдя до двери, отодвинула лязгнувший железный засов на них, по ступенькам крыльца сошла в полутемный двор, и ее сразу обступили три сторожевые лохматые дворняги. Открыв калитку, мельничиха, оглядев пришедших женщин, уже добродушно заговорила:
— Тоже, вижу, зенки ото сна едва раскрыли. Никак к ведру утрошний ветерок?
— И не вспоминай, — ответила рослая женщина в солдатской шинели. — Кажись, опять, как вчерась, будет поддувать. Из меня ночесь ветерок весь душевный покой выдул. Сон гнал. Спать будто охота, а сна нет.
— А я почему заспалась? Тоже из-за ветра. До самой полуночи с боку на бок перекатывалась, кровать расшатывая. Не надул бы дождя.
— Да не будет мокрети. Месяц, сама знаешь, ужо надвое переломился, а во весь свой круглый лик только разок, да и то не шибко, дожжичком ополоснулся.
— Дай-то бог. Почаевничаем и за дело. Ноне рожь из второго амбара будем молоть. На селе че слышно?
— Да будто ничего, окромя, что кривая Авдотья вчерась соседа оглоблей огрела.
— За что?
— Будто за то, что его ребята у петуха перья из хвоста выдергали.
— Ну что скажешь. Война, а народ из-за петушиных перьев дерется. Про красных чего слыхать?
— Да чего ты тревожишься. Чать сама знаешь, что Колчак их сюды не пустит. А потом, Агафоновна, до нашего села далеко, да и на отшибе мы малость.
— Какое на отшибе. Железка-то под боком. Поди, слышишь, как чугунка голоса подает. А ты баешь, на отшибе. Для красных, голубушка, никакого отшиба нет. Я их повидала.
— Мы тоже видали.
— Вы им сродни, а я, по ихому разумению, притеснительница. Ладно, калитку запирайте на оба засова, потому ноне надо дышать с усторожливостью.
В полдень из-за наскоков порывистого ветра шелест листвы приглушал плеск воды на приводном колесе. Сруб мельницы содрогался от бега жерновов всех трех поставов. День стоял солнечный. На бледно-голубом небе проплывали облака самых причудливых очертаний.
Свернув с дороги, у ворот остановились две крестьянские подводы. С телег нехотя слезли шестеро солдат разных по возрасту, вооруженных винтовками. Трое из них безбородые. На телеге, запряженной сивой лошадью, из соломы торчало дуло пулемета.
Командир отряда — молоденький прапорщик при шашке и карабине крикнул:
— Разгружай!
Два солдата сняли с телеги пулемет и поставили возле самых ворот.
Прапорщик снова скомандовал:
— Гриценко, постучи в окно.
Солдат, к которому относилось приказание, влез на завалинку и постучал кулаком в оконный наличник.
Возчики, свернув цигарки, сели на телеги с намерением тронуться в путь, но безбородый солдат успел лошадь поймать за уздечку и повелительно закричал:
— Погодь!
Прапорщик, не дождавшись из дома ответа на стук, выстрелил из карабина в воздух.
Возчики, огрев лошадей кнутами, вскачь покатили по дороге в село. Во дворе залились лаем собаки, а женский голос явно с неудовольствием спросил:
— Кто это, прости господи, среди бела дня ружейным огнем балуется?
— Приказываю открыть ворота! — крикнул прапорщик.
— А вы кто будете?
— Ты кто такая?
— Хозяйка! По фамилии Брусникина.
— С тобой говорит прапорщик Знаменцев, прибывший с отрядом для охраны мельницы.
— Да зачем же такое беспокойство. У меня, чать, запоры надежные.
Разговаривая из двора, Капитолина Агафоновна в щель в створе ворот уже успела убедиться, что действительно у ворот приятный на лицо офицер и солдаты.
— Открывайте немедленно.
— Сейчас. Сами понимаете, время такое, что без заперти нельзя. У меня хлебное добро.
Погремев задвижками, мельничиха открыла калитку. Вышла в сиреневом сарафане, запорошенном мукой. Приставив руку козырьком над глазами, осмотрев непрошеных гостей, церемонно поклонилась:
— Милости прошу!
Прапорщик отдал солдатам приказание:
— Вносите пулемет и боеприпасы во двор!
Солдаты выполнили распоряжение. Их появление во дворе было встречено лаем собак.
Мельничиха с удовольствием разглядывала прапорщика. Он не скрывал удивления от встречи с такой неожиданной хозяйкой.
— Шинелка-то на вас будто не нашего покроя?
— Английская.
— То и гляжу, не по вам она.
— Как вас звать? — спросил прапорщик, перейдя в обращении на вы.
— Агафоновна.
— Какая Агафоновна? Вы же не старуха какая. Как ваше имя?
— Капитолина.
— Это совсем другое дело. Так вот, Капитолина Агафоновна, буду у вас с отрядом на постое. За содержание и за заботу об нас будем платить.
— Милости прошу. Чать, не без понятия живу. Дом большой, всем места хватит. Будто не глянется вам что во мне?
— Почему?
— Да глядите на меня больно по-чудному, ну, будто вовсе с радостью.
— Красивая, вот и смотрю.
— Ну, скажите тоже!
— Чего скромничаете. Ведь знаете, какая из себя. В зеркало смотритесь?
— А как без этого. Только зеркало — стекло. Людская похвала вовсе другое.
— Где разрешите мне расположиться?