Ледобой. Круг

Осталось только войти, и прежняя жизнь останется за порогом. Верна оглянулась. Черный Коготь уходил, и вроде ничто не изменилось – день догорает, крепость полна ожесточенного люда; там, на пыльных дорогах осталось невозвратное прошлое.

Вот только после памятного утра в конюшне две, а не три красные нити убегают в блеклое серое варево.

Подскочила с первым же ударом колокола. Едва поплыл по окрестности тягучий звон, отбросила покрывало и взвилась на ноги. С некоторых пор дребезливое колокольное послезвучие на дух не переносила. «Он ушел-л-л-л-л… Я иду по доро-ге-э-э-э… Куда я иду-у-у-у-у?..» Тетки Жужелы и дух простыл, унеслась к своему Залому раньше всех. Поить, кормить да сопли подтирать. Старые няньки, они ведь такие, как велик ни вымахай, для нее ты все равно маленький мальчик, которому нужно вовремя подтянуть штанцы и поменять пеленки.

Сотни воев уже выбегали за ворота и мчались к пологому склону, успей только влиться в людское море и найти свою сотню. Верна приметила своих и припустила что было духу. Рубаху, понятное дело, оставила на себе, не сбросила, да грудь перетянула, чтобы не мешала ни себе, ни другим.

Так вот ты какая, новая жизнь?..

Мало-помалу перезнакомилась с парнями. Думала – одна-единственная, кто не вышел вместе с заломовцами из прошлого, а таких в горную крепость прибилось несколько отчаюг, и всех нанесло жребием в сотню Черного Когтя.

– Я Верна. – Завтракали посотенно.

Вообще-то крепость рассчитали от силы на полтысячи воев, но, слава богам, поместились все. Ужались, уплотнились, упорядочились.

– Серый Медведь. – Кряжистый вой потеснился, давая место. Даже не взглянул, только бросил косой взгляд и уткнулся в плошку с кашей.

– Я Маграб, – напротив сел чернявый, сухой мечник, и отчего-то у Верны пропал аппетит. Вот только что был, есть хотелось неимоверно, камень бы изгрызла, но отчего-то пузо свело и внутри прокатился холодок.

– Заломовцы? Из плена?

– Нет. Сами по себе, – справа от Верны присел еще один незнакомец и коротко представился: – Я Гогон Холодный.

– Думала, одна со стороны.

– Ты ошиблась, – рядом с Маграбом сел еще один незнакомец. – Я Балестр.

Верна скупо кивнула. Есть отчего-то совсем расхотелось. Будто налопалась и налилась пивом по самое горлышко. Измерзлась, ровно в проруби мокла долгое время. Отчего-то новые знакомцы даже взглядом не удостоили, смотрят в свои плошки и глаз не поднимают.

– Завтра выступаем, – бросил вой, севший справа через одного. – Я Крюк.

– Уже объявили? – оживилась. Поскорее бы.

– Нет. В полдень объявят.

– Тогда откуда…

– Просто знаю.

Заломило в висках, застучало в затылке. Ровно сглазил кто. Кишки будто в узел связались, ни вдохнуть, ни выдохнуть, перед глазами белое марево разливается. Только рези животной не хватало! А ведь не ела. С чего бы такое? Как бы без памяти не рухнуть!..

– Нехорошо мне что-то. Я, пожалуй, пойду.

Серый Медведь пожал плечищами, Маграб и вовсе промолчал, Гогон Холодный даже не покосился в ее сторону, Крюк буркнул: «Осторожней на ступеньках», Балестр лишь кивнул. Точно сонная муха, Верна проползла к выходу, и только снаружи едальной палаты полегчало. Будто дышать не давали, а потом враз убрали руки от горла. Понятное дело, голову закружило. Прислонившись к стене, выстояла себя и тихонько заковыляла в свои покои. Жужела оторвалась от дел, внимательно оглядела соседку по горнице и опасливо спросила:

– Бледна, ровно с того света вернулась. Нехорошо тебе?

Не нашла сил язык развязать, лишь кивнула, падая на ложницу.

– Бабьими делами маешься?

– Нет. Еще нескоро.

Старуха прикрыла бедовую девку потеплее и забормотала какой-то старушечий наговор. Верна и не заметила, как провалилась в сон, а во сне Гогон Холодный, Маграб, Балестр, Серый Медведь, Крюк и еще четверо, имен которых пока не знала, окружили со всех сторон. Пыталась разглядеть каждого, но голова ходуном ушла, ровно у первоходка в море, и вся закавыка получилась оттого, что новые знакомцы стояли не лицом – спинами, отвернувшись вовне. Поди разгляди лица! Так и кружились, пока Верна не забылась глубоким забытьём без снов и чувств.

– Завтра выступаем, завтра выступаем… – в полдень разлетелось по крепости, названной возвращенцами Последней Надеждой.

– И добро с тем, – шепнула Верна, возвращаясь в бытие. – Быстрее выступим, быстрее кончится.

Выползла наружу, щурясь от солнца. Самый день, парням бы валять друг друга, а нет никого на площадях и внутренних двориках. Завтра выступать в поход, народ и готовится – отсыпается, правит клинки, доводит до ума прочее снаряжение.

– Лошадей что-то не вижу. – На площади перед левой башней, если смотреть на крепость с подъездного мостка, Верна присела на каменную скамью, застеленную волчьей шкурой. – Не пешком же топать?

– В утренних сумерках пригонят. – Пластун лыбился, будто весть о завтрашнем выступлении мигом привела загорельца в доброе расположение духа. А кого из парней не привела? – Табунок на пастбище в горах.

– Все полторы тысячи?

– Разбили, конечно, – усмехнулся. – Ты чего не готовишься?

Хотела буркнуть: «А чего готовиться? Убьют и убьют», но вовремя прикусила язык.