Ледобой

Несколько самых горячих, вспыхнув, подскочили. Спины? И это говорит их воевода, кого давеча на мечах подняли, в чьи глаза заглядывали, ровно старшему брату? Уже готовы были сорваться с губ горячие слова, как Безрод взмахом руки резко осадил нетерпеливых. Мрачно ухмыльнувшись, досказал:

– … неспешно и горделиво уходящие вдаль.

Вои расхохотались. Не сдержали улыбок даже горячие головы. Стюжень одобрительно кивал головой.

– Рано. Еще сойдемся лицом к лицу.

Сначала убрали собак. Затем пришел черед людей. Стрелы летели отовсюду, но полуночники никого не видели. Оттниры ярились, поносили лесных призраков самыми грязными словами, клеймили трусостью, требовали выйти грудь в грудь, но слышали только свист каленых стрел, да издевательский смех. Жалкие остатки двух сотен со всех ног бросились обратно, да вот беда, заблудились. Понесло бедолаг не в ту сторону, увлекшись погоней, охотники за чащобными привидениями потерялись. Последнему дали выметнуться прямо к стану и подстрелили на руках у соратников. Оттнир, будто раненая птица, со стрелой в спине рухнул на руки товарищей, захрипел, отмахнул последний раз в сторону леса и бессильно поник головой.

– Не ходите, – прошептал полуночник, на чьих руках умер незадачливый ловчий. По губам прочитал, искаженным болью. – Не ходите!

Яростный рев прокатился по всему становищу. Брюнсдюр, еле-еле отошедший от страшной раны, опирался на помощников, задумчиво глядел в лес и хмурил брови. Не очень удачный год.

Безрод не оставлял пришельцев без внимания ни единого дня. Обо всем знал. Знал, как устраивали засаду на утро очередного приступа. Усмехнулся и перестрелял засадных, ровно куропаток. Подождал, пока схоронятся на оговоренные места и прибил к земле стрелами. А когда с оглядкой ушли на приступ, обезлюдил еще три маленьких стана.

Оттниры пробовали вырубить деревья вокруг стана, отодвинуть лесные пределы подальше, вглубь, но двенадцать лесорубов нашли свою погибель, не успев и разу ударить топорами. И что делать дальше полуночники не знали, лес охватывал становище со всех сторон, кольцом. Незваные гости оказались меж двух огней, отодвинь становище подальше от леса – как раз подойдешь на прицельную дальность к стенам.

Как-то в сумерках люди Безрода подожгли несколько шатров и снимали выбегавших оттниров, словно поднятых зайцев. Еще раньше перестреляли в становище всех собак, а на открытое место и носа не казали. Лишь издевательски хохотали. А Безрод из лесной глухомани на сон грядущий каждую ночь заводил оттнирскую колыбельную. Мол, спи, малыш, засыпай, вот вырастешь – станешь большим и сильным, как отец… Полуночники спать перестали. Когда подожгут шатры после колыбельной, когда нет, вот и вскакивали на каждый шорох-треск. Брюнсдюр хмурился. Узнал и голос и песнотворца. Вырастай малыш, станешь большим и сильным как отец… и так же погибнешь под стрелой глубоко в ночи… Неудачный год. И были бы хоть ворота, снеся которые, мог на плечах своих людей ворваться в город! Так нет же! К воротам вел только мосток через реку, и тот разнесли. Даже на поединки людей спускали в люльке со стены, и забирали так же. А река перед воротами широка!

И одним прекрасным утром оттниры взглянули друг на друга, и ровно глаза открылись. Того рядом нет, этот почил, тот слег. Без малого две тысячи воев сошли на берег с ладей, и теперь едва семь-восемь сотен посмотрели друг на друга в угаре злобы и будто отрезвели…

– Откупайся, Отвада-князь. Уйду, – как-то студеным утром крикнул Брюнсдюр, встав под стенами. – Только дни даром с тобою считаем.

– А чего же, Брюнсдюр-ангенн? Никак надоело?

– Скучно.

– А сколько хочешь?

– По мерному рублю золотом со двора, по два с меча.

– Не-е-е! Не пойдет! По мечу с рубля!

Ангенн оттниров лишь зловеще нахмурился.

– И когда дашь?

– Если доживешь, через день.

Брюнсдюр кивнул и отошел.

Безрод оглядел лесное воинство и нахмурился. Через день станется рубка, да такая, что победа сравняется в цене с поражением. Но и теперь на две-три сотни полуночник перевесит. Дело поправимое, один дружный перестрел уравняет силы. Только был бы он, этот перестрел. Сивый правил меч и поглядывал по сторонам. Хотели открытую сечу, горячие головы? Получите.

– Чего, воевода, напрягся, ровно лучная тетива? – Моряй сел поближе.

– А кто из парней женился, ну тогда, аккурат перед самым полуночником? – неожиданно спросил Безрод и усмехнулся.

– Кто? Да я!

– Красивая девка?

– Есть красивее. А по мне лучше не надо.

Сивый кивнул. Заведомо есть.

– А сам чего же?

Безрод ухмыльнулся. А ничего! Девки только глянут в душу одним глазком, в страхе убегают. Баба, она ведь жизнь дает, все за версту чует, ровно волк. У самого внутри такое… слов еще не придумали. Темно, холодно, страшно.

– Ты это… – Моряй замялся, глаза потупил. – Ну… в общем…

– Чего язык узлами вяжешь! Толком говори!

– Парни болтают, как одолеем оттниров, дескать, уйдешь. Так, или брешут?

Сивый уткнулся в меч.

– Да.

– Оставишь нас?

– Надоело. – Буркнул и тряхнул головой. – В глухомани осяду, на земле. Охотой проживу. Надоело воевать. Устал.

– Парни с тобой хотят уйти.