Ледокол

Словом, долго не решался он приступить к «Ледоколу», потому что для него эта была не просто книжка. А дело всей жизни. И не было бы никакого Виктора Суворова, не было бы ни «Аквариума», ни «Спецназа», ни «Рассказов Освободителя», а был бы всего лишь офицер ГРУ Владимир Резун, свято веривший, что служит своему и своей стране, воруя западные секреты, если бы не вот эта книга, которую Вы сейчас держите в руках. А точнее сказать, если бы не то потрясающее открытие, которое в ней содержится и которое перевернуло жизнь обычного советского офицера. Воспитанный в семье фронтовика, иначе он и не мог прореагировать, узнавши страшную правду о «священной войне». Из-за этого и убежал, остался на Западе, обрек себя на жизнь с клеймом «предателя», без малейшей надежды когда-либо увидеть своих родных, друзей — все это, чтобы только донести до людей открывшуюся ему правду.

А произошло это, по его словам, совершенно случайно. Уже в академии получилось так, что лекции по военной истории следовали сразу после лекций по стратегии. «И вот, — рассказывал он, сижу и слушаю о том, что если ваш противник готовится к внезапному нападению, то он должен будет стянуть свои войска к границе и расположить свои аэродромы как можно ближе к линий будущего фронта. А потом, сразу же за этой лекцией, мне рассказывают, что Сталин в 1941 году был к войне не готов, допустил много серьезных ошибок, в частности, расположив свои аэродромы прямо на самой границе с немцами, стянув туда свои лучшие части… Что за наваждение? Не может быть и то, и другое правдой: или историк врет, или стратег ошибается».

Но, что бы ни говорил теперь Виктор, то был повод, не причина. Ведь не один же он слушал те лекции, не говоря уж о миллионах участников описываемых событий, а впоследствии — тысячах исследователей Второй мировой войны, авторов бесчисленных диссертаций и монографий. Да ведь и мысль-то эта настолько проста, настолько самоочевидна, что просто диву даешься, как же она не пришла никому раньше?

В самом деле, неужто можно всерьез относиться к официальной версии советских историков, согласно которой получалось, что Сталин, не доверявший собственной тени, так «поверил» Гитлеру, что прозевал войну? Поверил на слово тому, по одному подозрению в связи с которым только что расстрелял свой высший командный состав? Поверил настолько, что полностью демонтировал всю свою линию обороны на западных границах? И, так сильно поверивши, продолжал бешено наращивать темп вооружения, разворачивать все новые и новые дивизии? С кем же он тогда воевать собирался?

А ведь в том, что собирался, ни у кого сомнения, вроде бы, нет. На это неопровержимо указывают не только факты, собранные в данной книге, не только многочисленные высказывания «вождя народов», но и мельчайшие, вполне общедоступные детали довоенного времени. Например, до войны в парках культуры и отдыха почти каждого советского города в качестве «аттракциона» стояли парашютные вышки, а после войны их, к моему глубокому огорчению, сняли. И мы изумляемся, читая Суворова, что к 1941 году Советская Армия имела 5 корпусов парашютно-десантных войск, около миллиона тренированных парашютистов. Где, когда успел Сталин подготовить такую армаду, да еще незаметно для всех?

Или вот еще деталь, которую я сам недавно вычитал и поразился: ведь не я один прочел, но никто не заметил, не задумался. А дело в том, что согласно мемуарам автора знаменитой патриотической песни «Вставай, страна огромная», той самой, что появилась в первые же дни войны (той самой, что так любят петь теперь с «благородной яростью» на своих сходках «наши»), Сталин лично заказал автору написать ее в… феврале 1941-го! Что говорить, мудр был вождь и учитель, даже о песне позаботился. А войны, выходит, не предвидел?

Легко понять, почему советские историки предпочитают выставить лучшего друга историков наивным дурачком, или, в крайнем случае, безумцем, нежели замечать все эти несоответствия. Иначе им неизбежно пришлось бы признать, что Сталин был не более безумен, чем любой коммунист, начиная с Ленина, а то и Маркса: ведь все они верили, что мировая революция произойдет вследствие мировой войны. Она для них была не катастрофой, не бедствием, а вполне желанной «исторической неизбежностью».