Ледовое небо. К югу от линии

— Да, еще три недельки, — повторил он, довольно потирая руки. — Но, к сожалению, их у нас нет. Через двое суток изволь быть в Генуе.

Об осложнениях, которые наверняка ждали в Италии, даже думать не хотелось, так было хорошо. Словно в далеком детстве в любимом уголке за софой, пронизанном солнечными лучами, где весело танцевали пылинки. В довершение блаженства Дугин превосходно, разом за все пережитое выспался и после душа чувствовал себя совсем молодым. Он бы еще спал, и с неменьшей охотой, но приближение к узкости обязывало находиться в рубке.

Реальная скорость судна увеличивалась, потому что его уже подхватило поверхностное течение, мощным — сто метров — слоем вливавшееся в пролив. Особой роли это, конечно, не играло, но все равно было здорово нестись вот так, на дармовщинку, возвращая потерянное в начале пути.

Локатор рисовал сужающуюся воронку Джибралтара — как с шиком настоящего оксфордца произнес Беляй, отвечая на запрос службы Ллойда, бдительно следящей со скалы за прохождением судов.

Галактической россыпью обозначились встречные и попутные корабли, большие и малые светочи мерцающего огнями морского Бродвея, отделившего Африку от Европы.

— Запросите видимость в Средиземном море, — сказал Дугин, проникаясь сложностью нарисованной локатором картины. — Боцмана на бак и кого-нибудь — на корму.

Теплоход вошел в пролив, где его тут же подхватила качка, в ту самую минуту, когда часы радиостанции показывали красный сектор. Прослушивая эфир, Шередко поймал интенсивный сигнал голландского танкера «Зюдерзее», налетевшего вблизи берегов на неизвестный плавающий предмет. В результате столкновения у голландца заклинило руль и повредило винты.

Первым на призыв о помощи откликнулся рудовоз «Эльба», приписанный к гамбургскому порту. Он шел почти порожняком и находился всего в сорока милях от обездвиженного танкера. Василий Михайлович тоже передал свои позывные и, сделав в журнале соответствующую запись, заглянул в навигационную рубку.

В «лавке», как выражался Беляй, был полный кворум: старпом с Эдуардом работали за штурманской стойкой, Мирошниченко стоял у главного локатора, а сам капитан, как обычно, сидел на платформе стремянки, безмятежно глядя в синюю дымку, в которой чарующе переливались зеленые, белые и красные самоцветы сигнальных огней.

— Что я говорил? — воскликнул Дугин, выслушав сообщение. — Голову даю на отсечение, что это та самая бочка! Она мне сразу не понравилась, — не скрывая торжества, он наставительно погрозил пальцем. — Будьте уверены: эфэргешники отхватят приличный приз за спасение. И поделом — за беспечность надо платить.

— После столкновения плавающий предмет исчез, — с ноткой сомнения заметил Шередко. — Радируют, что пошарили прожектором все вокруг.

— Еще бы не исчез, — уверенно объяснил капитан, — они ее протаранили и окончательно затопили. Совершенно очевидно, что этот «Зюдерзее» шел с дифферентом на корму.

— Во океан загрязнили! — вздохнул Беляй. — Проходу нет. Чего только не плавает.

За долгие годы дальних походов Дугин научился воспринимать жизнь в неразрывном единстве противоположных начал и поэтому не верил в случайности. По его глубокому убеждению, чем-то близкому к симпатической магии первобытных племен, все висящие на стенах ружья рано или поздно стреляли. Избежать на море неприятных неожиданностей можно было только одним способом: заранее предусмотреть любую мелочь. И хотя в идеале этот принцип был, разумеется, невыполним, соблюдать его по мере сил и возможностей следовало неукоснительно. В случае с бочкой он увидел еще одно подтверждение мирового баланса, простегнутого бесчисленными стежками самых неожиданных, но всегда срабатывающих связей. Ведь не случайно даже в проливе, которым, снизив ход до четырнадцати узлов, следовал «Лермонтов», поверхностному течению соответствовал придонный противоток, выносящий в Атлантику избыточную соль Средиземного моря.

СЕУТА (РЕЙД. ТОПЛИВНЫЙ ПРИЧАЛ)

Огни Сеуты обозначились по правому борту уже во тьме глухой африканской ночи. Успокоительно помигивали маяки на обоих молах, рубиновыми жгучими точками были обозначены шпили старинных построек на горе Аго: форта и монастыря Сан-Антонио на северном склоне. Для «Лермонтова», как и для прочих советских судов, регулярно курсирующих через Гибралтар, сеутская бухта была чуть ли не родным домом. Здесь запасались углем или жидким топливом, брали воду, а шипчандлер Диас, почти сорок лет проживший в Советском Союзе и лишь после смерти каудильо Франко выехавший на родину, поставлял продовольствие с максимальной скидкой. Это у него перед выходом в Атлантику старпом Беляй закупил говяжьи туши, картофель и сливочное масло, получив в качестве премии несколько банок маринованных артишоков, ящик пива и упоительные оливки, начиненные миндалем и красным перцем.