Ледовое побоище

Наконец за очередным поворотом показались избы Козлова. В этой деревне я останавливаться не собиралась вообще, просто потому, что уже накрапывал дождик и вообще вечерело… Но и здесь мне подтвердили, что волковский Кузьма три дня назад и впрямь со слепцом ехал, а чего вез, неизвестно. Вроде как Пятачихе сказал, что тот слепец лечцом раньше был да заговоры знает. Свой лечец, даже слепой, всегда пригодится.

Лечец, значит? Я тебе покажу лечец! Забраться в такую глушь… к черту на кулички… спрятаться от нас с сыном за лесами… алиментщик несчастный!

Почему-то от мысли об алиментах мне стало смешно. Но смеяться не стоило, потому что морось перешла в откровенный дождик, норовя промочить нас насквозь, а Волково все не появлялось ни за каким следующим поворотом. Я уже устала себя убеждать, мол, вот сейчас еще сто двадцать шагов, и оно будет видно. Почему сто двадцать, не знала, но честно отсчитывала. Мысль о том, почему деревне дано такое название, старательно гнала, лучше не думать…

Федю укачало, и он сладко заснул, привалившись ко мне всем тельцем. Бедный ребенок, какие у него ненормальные родители! Один бегает по лесам, а другая таскает по тем же чащобам неизвестно зачем. Я осадила сама себя: как это неизвестно? Очень даже известно: ищем блудного папашу.

И вдруг меня пронзила страшная мысль: а если там не Вятич?! Мало ли слепцов на свете, даже умеющих лечить? Но я все равно должна проверить, даже если это не он, начну поиски сначала.

Деревня, как и следовало ожидать, открылась вдруг. Совсем небольшая, с десяток изб, из которых половина нежилых, лес вокруг стеной… Несмотря на то что избы раскиданы как попало, улочка у деревни все же имелась. То есть присутствовало то, что когда-то было улочкой, благо посередине траве еще не удалось совсем заглушить вытоптанную ногами и копытами, выезженную колесами полосу. Но это ненадолго. Ну ни фига себе, куда забрался!

Цокота копыт не получалось, но не заметить посреди совершенно пустой улочки двух лошадей со всадницей невозможно. Я спешилась, осторожно придерживая Федю, чтобы не свалился. Бедный ребенок продолжал спать, даже потеряв надежную опору в виде материнского тела. Ко мне повернулись мужчина и женщина, стоявшие у колодца, видно, единственного на всю деревеньку.

Поздоровавшись, я спросила, где живет Кузьма. Глаза у мужика, и без того настороженные, стали совсем колючими.

– Ну, я Кузьма.

– Ты слепца приводил три дня назад из Терешкина?

– Ну, привозил.

Хотелось спросить: а без «ну»?

– Где он?

– А тебе к чему?

– Вятич мой муж, а вот это, – я кивнула на клюющего носом Федьку, – его сын.

– Иди ты…

– Вятича ранили на Чудском озере, он ослеп, а от меня хоронится, чтобы не быть обузой. Он здесь?

Теперь в глазах у Кузьмы откровенно читалось: ну и баба! Но он продолжал упорствовать:

– Здесь-то здесь… Он лечец… Он мне руку вправил вывихнутую.

– Он много что может.

– Я мыслил, в деревне хоть такой лечец будет, а то вовсе в глуши пропадают. Его вон в избе Матрениной поселили, сообща договорились кормить, поить…

Женщина вздохнула:

– Только не ест ничего, все сидит и сидит, в стену уставившись. Первый день хоть на солнышко выползал, а ноне и вовсе не появлялся. Я вчера заглянула – сидит на лавке молча.

– Где Матренина изба? Не бойтесь, я его забирать не буду, но надо к жизни вернуть.

– Надо, ой как надо, а то ведь ровно мертвяк какой, страшно даже.

– Он не мертвяк, он очень хороший человек.

Матренина изба шедевром архитектуры не была, да и двор тоже. Видно, здесь никто не жил, потому что двор зарос травой, а дверь, хоть и не скрипела, поддалась с трудом, словно забыв, как надо открываться.

Подхватив спящего сына на руки, я кивнула Кузьме, чтобы расседлал лошадей, и пошла в избу.

Избушка небольшая: печь, две широкие лавки, на таких вполне можно даже спать, стол и какой-то короб вроде сундука…

Вятич сидел на лавке, прислушиваясь. Его поднятое лицо выражало беспокойное ожидание. Несмотря на полумрак в избе, я прекрасно видела это напряжение, оно было невыносимо беззащитным, потому что человек чувствовал, что должно произойти что-то важное, но не знал, чего ждать от этой открывшейся двери.

Я не стала его окликать, просто села рядом. Села, потому что ноги не держали, столько сил потрачено, столько мучений вынесла, столько отчаянья испытала… Прекрасно понимала, почему он это сделал, но и он должен понять меня, мне же так тяжелее.

– Подержи ребенка, чтобы не проснулся.

Вятич осторожно принял у меня из рук Федьку и примостил его поудобней на коленях. Я заметила, что муж вдыхает нежный детский запах, уткнувшись в волосы малыша. Вот-вот, пусть поймет, от чего чуть не отказался.

Чтобы не разреветься, я вдруг принялась приводить в порядок жилье. Вятич сидел молча. Он не мог видеть, что я делаю, но прекрасно слышал.