Ледовый поход Балтийского флота. Кораблекрушение в море революции

Инициатива проведения операции против Минной дивизии могла исходить как от местных партийных органов, которые находились «на переднем крае» идейной борьбы вокруг Обуховского завода, так и от флотских комиссаров, которые не могли не осознавать, что отвечать за задержку с арестом Г. Н. Лисаневича и Ф. У. Засимука, а также за весь вялотекущий мятеж Минной дивизии придется им. В официальных отчетах о разоружении Минной дивизии вопрос о том, кто был инициатором акции, не поднимается^[595]. П. Ф. Гуркало неуверенно свидетельствует, что решение о разоружении дивизии было принято Совкомбалтом 21 июня^[596]

.

Из Кронштадта были переброшены 500 матросов, «которыми был оцеплен весь Обуховский район»^[597]. Около 20 часов 22 июня была начата операция по разоружению дивизии. Флагман Г. Н. Лисаневича «Капитан Изыльметьев» пытался отойти от берега с помощью буксира (собственные турбины были разобраны), зацепился винтом за якорную цепь соседнего миноносца и не смог выполнить этот маневр. Пушки на эсминце были расчехлены, а Г. Н. Лисаневич подал команду «прислуга к орудиям», «но команда, по-видимому, растерялась, и приказа не исполнила»^[598]

.

В историографии бытует романтический рассказ о том, как комиссар П. Ф. Гуркало, руководивший операцией, смог перепрыгнуть на борт «Капитана Изыльметьева» и под угрозой ручной гранаты привел его команду к повиновению^[599]. Сам П. Ф. Гуркало описывает эту сцену в гораздо более спокойных тонах: когда он «отправился» на эсминец, то вступил в разговор со стоявшими на палубе гардемарином Борисом Николаевичем Дубницким (1899 – после 1920), который представился командиром корабля, и врачом Петром Кузьмичом Сивковым (1884–1938). В это время Г. Н. Лисаневич смог скрыться. Тайну спасения приоткрывают воспоминания его брата Бориса, пересказанные М. Песселем: «Георгия матросы спрятали в шлюпке, где, несмотря на проведенный обыск, его не нашли»^[600]

. Вполне возможно, Г. Н. Лисаневича спрятали в покрытой брезентом шлюпке, стоящей на палубе. Исчез также Ф. У. Засимук, о дальнейшей судьбе которого ничего не известно. П. Ф. Гуркало арестовал оставшихся офицеров, потребовал от команды выдать скрывшихся, «но команда молчала»^[601]. Обыск результатов не дал. В каюте Г. Н. Лисаневича были найдены «бомбы» (ручные гранаты) и пулемет с тремя лентами^[602]

, что было серьезным нарушением существовавшего порядка, поскольку по приказу офицеров лишили права хранения и ношения оружия на кораблях с августа 1917 г.

Около полуночи с 22 на 23 июня (по другим данным, около 2 часов ночи 23 июня) кронштадтцы появились у стенки Обуховского завода, где стояли эсминцы «Изяслав», «Свобода» и «Гавриил». Корабли отошли от берега по приказанию командира дивизиона капитана 2 ранга П. П. Михайлова. На суде обвиняемые, как и следовало ожидать, отрицали какие бы то ни было политические замыслы и объясняли отход эсминцев от стенки опасениями перед толпой неизвестных, появившихся на причале. В действительности на эсминцах готовились к бою. Лейтенант Александр Яковлевич Иванов (1892 – после 1919), артиллерийский офицер эсминца «Изяслав», на суде говорил: «Команда требовала от меня приказа о подаче патронов к пушкам и зарядить орудие, словом, приготовить их к бою. Я пытался уговорить их не готовить орудий, так как для сопротивления у нас есть пулемет и ручное оружие. Несмотря на мои уговоры, патроны начали подавать. Я вышел на палубу и следил, чтобы патроны подавали правильно. Это было приблизительно в 23½ часа. Мне удалось отговорить от подачи кормовых патронов тем, что кормовые пушки будут мешать стрельбе соседнего миноносца “Гавриила”… Начать стрельбу можно было, по моему мнению, минут через 15… были ли приготовлены орудия на миноносце “Свобода”, я не знаю, а на миноносце “Гавриил” часть орудий была приготовлена»^[603].

Эсминец того же дивизиона «Константин» остался у стенки, поскольку его командир лейтенант Николай Александрович Бологов (1894–1969) не подчинился приказу П. П. Михайлова.