Ледышка-Шарлотта

— О, дочь дорогая, — воскликнула мать, —

Плед же на плечи набрось,

Что толку на зиму пенять,

Ужасно холодная ночь.

Пайпер собиралась после обеда пойти с отцом на пляж — по-видимому, он хотел дописать её портрет, пока свет был подходящим — так что я воспользовалась возможностью, чтобы побродить по дому и изучить его получше, пока они занимаются своими делами. Я вновь отправилась в класс, где висела старая черно-белая фотография. Мне не давала покоя девочка с завязанными глазами. Когда я смотрела на неё, всякий раз мне становилось не по себе.

Наконец, я оторвалась от изучения фотографии и решила пройтись между партами. Когда я подняла крышку одной из парт, то нашла там стопку тетрадей внутри. Я просмотрела их, надеясь найти что-нибудь относящиеся к Ребекке. И не была разочарована. Почти в самом низу стопки тетрадей, подписанных Пайпер, я нашла тетрадь, принадлежавшую Ребекке.

Сначала я подумала, что это её прописи, но полистав, поняла, что это скорее тетрадь, в которой пишешь то, что тебе велят, когда наказывают. Первые четыре страницы были исписаны одними и теми же фразами: Нельзя лгать. Нельзя лгать. Нельзя лгать.

Вся тетрадь была исписана предложениями. Причем даты вверху страниц стояли разные. Ребекка писала снова и снова, что:

Нельзя кусать свою сестру.

Нельзя быть вероломной.

Нельзя говорить гадости.

Нельзя мучить кошек.

Нельзя в пылу ломать вещи.

Нельзя отрывать бабочкам крылья.

Нельзя распространять недобрые слухи.

Нельзя играть с мертвыми мышами.

Ужасный список не кончался. Я убрала эту страшную тетрадь обратно и вернулась в свою комнату, пытаясь найти во всем этом смысл. У меня в комнате опять стояла жара и духота и я вновь пожалела, что окно в комнате не открывается. Но я все равно подошла к нему и уселась на подоконник, чтобы полюбоваться видом. Сгоревшее дерево очень портило открывающуюся картину, которая могла бы быть прекрасной, не будь его. Дерево было просто ужасным, и я не понимала, почему дядя Джеймс не срубит его. Я увидела Лилиас, которая прыгала там, в саду вокруг дерева, не останавливаясь. У меня даже голова закружилась, когда я смотрела на неё.

Наконец, я решила выйти на улицу и заговорить с ней снова, но, когда я встала и вышла из спальни, она стояла на самом верху лестницы.

— А как... как ты оказалась там так быстро? — спросила я, не веря собственным глазам.

Она бросила на меня взгляд полный подозрений.

— Ты о чем?

— Ты же была на улице? Возле сгоревшего дерева?

И вот когда я произнесла свой вопрос вслух, я поняла, что это была не Лилиас. Она бы ни за что не успела так быстро вернуться в дом и подняться наверх.

— Я сегодня не выходила на улицу, — сказала Лилиас. — Наверное, это она.

У меня неожиданно пересохло во рту:

— Кто?

Лилиас хмуро посмотрела на меня.

— Сама знаешь кто, — ответила она и протопала к себе в комнату.

Секунду я постояла и посмотрела ей вслед, а потом спустилась в сад. Там не было никакой девочки. И тут до меня дошло, что, когда я смотрела в окно, лица девочки я не видела. Лилиас сейчас была того же возраста, что и Ребекка, когда умерла, и у них обеих были длинные волосы. Я вспомнила о девочке в кафе на столе, которая появилась, когда свет вырубился, и которая тут же исчезла, стоило только свету зажечься. А может это была Ребекка? Вдруг, я видела её тогда, и сейчас в саду?

Я медленно подошла к сгоревшему дереву, предвестнику беды, которое роняло длинные тени на лужайку. Когда я подошла еще ближе, то увидела разрушенный домик на дереве. Месиво из сожженных черных досок и выгоревших веревок все еще зажатых между двумя толстыми ветками.

Кэмерон играет на пианино только левой рукой, может из-за того, что он был в домике, когда начался пожар.

Я бросила последний взгляд на сад, с какой-то странной надеждой увидеть какую-нибудь соседскую девчушку с длинными волосами, которую я видела из окна. Но в глубине души я прекрасно понимала, что никого не увижу, этот дом был единственным в округе. Лилиас сидела внутри, но я точно кого-то видела и боюсь, что я знала, кого именно.

Как и накануне, вечером мы точно так же расселись за столом, спустившись к ужину. Дядя Джеймс вышел из своей мастерской, источая аромат масляных красок. Похоже он был доволен тем, как поработал. К моей немалой радости, Пайпер заказала на ужин пиццу, а это означало, что никаких костей Лилиас не найдет, а значит не будет и кричать. Ужин протекал вроде бы нормально, пока дядя Джеймс не сказал:

— Лилиас, а чем ты сегодня весь день занималась? Я тебя почти не видел.

— Играла.

— Играла? Обычно ты жалуешься, что приходится играть одной.

— Но я играла не одна.

— С кем же ты тогда играла?

— С Ребеккой.