Легенда о любви и красоте[СИ]

Первые прикосновения его губ были легкими и мягкими. Целуя ее, он нежно провел языком по складке между губами, ненавязчиво побуждая ее впустить его глубже, довериться ему. Она доверилась. Закрыв глаза, Виола откинула голову на его плечо, утопая в непривычных ощущениях. Нет, она, конечно целовалась до этого, но ни один поцелуй не был таким глубоко волнующим, таким… таким личным. Круг со скрипом замер, их перепачканные в глине сплетенные руки замкнули объятие.

Растаявшую от поцелуев Виолу привели в себя звуки его голоса.

— Ты должна меня выслушать, — сказал муж, усаживая ее на постели и вглядываясь в глаза в поисках подтверждения, что она слышит и понимает. Она не хотела слышать. Она хотела, чтобы он снова целовал ее, хотела большего.

— Виола, — мягко выдохнул он, вставая. Он отошел от нее на безопасное расстояние к очагу, там тяжело опустился на стул и замер, глядя на пламя.

— Что не так? Почему ты не… — спросила, наконец, Виола, не понимая.

— Тебе нужно знать. Иначе это было бы нечестно, — начал он. — Когда после венчанья ты ушла переодеваться, Неаполитанский король сказал, что через год вернется проверить, пошло ли испытание тебе на пользу.

— Что?! — Виола задохнулась, осознав услышанное. Голова шла кругом.

Выходит, она не напрасно надеялась в самом начале, перед тем как погрузиться в пучину отчаяния и нищеты. Это испытание! И у испытания есть срок. Срок, установленный Неаполитанским королем. Ее заставили участвовать в игре, играли с ней, как кошки играют с мышью.

— Значит, ты все это время выполнял его приказания? Он велел тебе не прикасаться ко мне?! — в сердцах воскликнула Виола и тут же пожалела об этом. То, что она знала о муже, не позволяло сомневаться — он поступал так, как ему велела собственная совесть.

— Нет, — ответил он. И после мучительного для обоих молчания добавил: — Если это испытание, и если через год за тобой вернутся, нужна причина, чтобы брак признали недействительным.

Ну, конечно! Единственная причина, за исключением кровосмешения, которую Папа посчитал бы приемлемой (разумеется, не считая увесистой суммы дукатов) для того, чтобы аннулировать брак, это то, что он физически не состоялся. Кусочки головоломки сложились. Все встало на свои места.

— Почему же ты раньше ничего мне не сказал?

— А что я мог сказать? Король ведь ничего не обещал, кроме того, что, может быть, вернется проверить, прошла ли ты испытание. Я не хотел бередить тебе душу, думал, приедут — и все станет явным, а если нет — через год переберемся в какое–нибудь место получше. Но сегодня все повернулось так, что молчать стало хуже, чем говорить.

Теперь было понятным и его упорное нежелание переезжать раньше осени. Если бы они уехали отсюда — где стали бы их искать Миланский герцог и Неаполитанский король?

Больше муж ничего не говорил, а Виола мысленно унеслась вперед, далеко, в Милан. Она сможет вернуться! Уму непостижимо, и как она могла перестать верить, что ее место там, во дворце. Ее уютные покои, ее платья, драгоценности, кони, служанки. Ее сказочная, ничем не омрачаемая жизнь, танцы, прогулки по реке. Все это можно вернуть! Она не знала плакать или смеяться от потрясения. Господи, благодарю тебя, Господи!

Разумеется, теперь она будет ценить все, что божьей милостью получит обратно. Больше никогда, она не позволит себе небрежно относиться к заботящемуся о ней отцу, беспечно ломать и портить чьи–нибудь товары, в угоду минутному порыву обижать и оскорблять людей, всех, кем бы они ни были, начиная от короля и заканчивая последним нищим. И Гвидо она подберет красивый дом в Милане, так, чтобы на первом этаже можно было расположить гончарную мастерскую.

Виола огляделась и увидела, что мужа в лачуге нет — пока она грезила наяву, он вышел.

Тут Виола осознала простую и очевидную истину — она может быть герцогиней, может быть женой нищего горшечника, но не может быть обеими одновременно.

У всего есть цена. Цена ее возращения в прежнюю жизнь — все, что дорого ей в этой. Герцогиням не может нравиться расписывать посуду, они не целуются, млея от счастья, с нищими.

И потом, если Неаполитанский король лично обещал за ней вернуться, значит, она все же станет королевой Неаполя. Присмиревшая, получившая хороший урок жизни, дочь герцога Миланского будет идеальной женой королю Рене — красивая, молодая, покорная, с безупречной родословной и щедрым приданным, которое он, впрочем, уже получил.

Но королю Рене никогда не догадаться, с кем она будет сравнивать его каждый раз, когда он будет приказывать ей, не советуясь и не объясняя, когда поцелует ее, когда в очередной раз накажет за невоздержанный язык, вместо того, чтобы внимательно взглянуть в глаза, понять и простить. Сможет ли он когда–нибудь, захочет ли среди вездесущей толпы придворных, войн и государственных забот найти время узнать ее настолько, чтобы увидеть за красотой душу, характер, а увидев, полюбить не высокородную дочь Миланского герцога, не прославленную красавицу, а ее саму, нетерпеливую, обидчивую, гордую как сам Люцифер, вспыльчивую, резкую Виолу?