Легенда о Пиросмани

– Хорошо считать умеешь: три князя – три рыбки… Мне одному эта рыбёшка – на один зуб! Мог бы и шесть нарисовать, не обеднел бы! Не покумекал, что потомки о нас подумают? Нищие князья – вот что они подумают! Одна чоха, одна сабля, и один кувшин вина! Выходит, пожалел ты для нас еды, Нико! Ну спасибо тебе, удружил! Большой пир устроил нам. Эй, князь Геворг, скажи, хорошее хоть вино в кувшине, который держишь?

– А мне откуда мне знать, что за вино в этом кувшине? Сколько лет не могу наклонить голову и заглянуть в кувшин! – первый князь заглядывает в кувшин и трясет его. – Эй, Нико! Обманул, да? Пустой кувшин нарисовал!

– Почему плохо стол накрыл? Еду рисовать не умеешь? – ворчал третий, сердито зыркая в сторону Нико, а лицо его потемнело от недовольства.

– Умею, благоверные князья. Вы, наверно, не видели мои натюрморты?

– Видели, дорогой, видели. – хмурился первый. – Только вот зачем рисуешь еду отдельно, людей отдельно? Ты негостеприимный, да? В каком таком грузинском доме видел, чтоб еду от гостей прятали?

– Вы ничего не понимаете, светлейшие! Это натюрморт! – пытался объяснить им Нико. – Его нельзя соединять с людьми. Так все художники делают.

– Это кто не понимает? Мы не понимаем? Как ты смеешь дерзить князьям, сын батрака! И чушь нести!

– Никакой ты не художник, а простой маляр! – наперебой раскричались не на шутку рассерженные богачи, махая руками, засучивая рукава и тряся кулаками.

Нико хотел успокоить незваных гостей, но их и след простыл, как ветром с Алазанской долины их сдуло обратно, на стену.

Не успел он перевести дух, как появилась ОНА. Его ангел из ада души под названием «память»! Маргарита! Он застыл в оцепенении, а она, охваченная грустью, зашуршала своей юбкой и тихо присела на край его одинокой постели, обдав его всё тем же еле уловимым запахом духов, который когда-то довёл его до потери рассудка. Вдруг она заговорила. Заговорила, к его удивлению, на хорошем грузинском языке, лишь изредка вставляя французские словечки:

– Бонжур, Николя.

– Здравствуйте, Маргарита. – с благоговением произнёс он, не отводя от неё взгляда.

– Когда-то ты, Николя, с ума сходил по французской актрисе Маргарите. Даже лавку свою молочную продал. Цветы купил, чтобы покорить её. А теперь ты меня разлюбил, да? – она нервно теребила в руках свои перчатки.

Он хотел возразить, но она не дала ему этого сделать, закрыв своей ладонью его губы.

– Ну конечно, мон ами, ты не делаешь деньги, не гонишься за богатством и роскошью, не погрязаешь в пороках. Честно трудишься, искренне любить умеешь, и стоически переносишь все трудности жизни, а в голове твоей бесконечно витают идеи и образы. Твой патриархальный, глубоко человечный мир противостоит миру, в котором живу я, – в бесчеловечном Париже, символе жестокого прогресса цивилизации…

– Но, но почему вы решили, что я разлюбил вас, моя Маргарита?

– Потому что только разлюбивший человек может так изуродовать женщину! Лучше бы совсем меня не любил, Николя. Подарил бы букетик цветов, как другие, и всё.

– Не понимаю… Вы недовольны своим портретом?

– Да, недовольна. – надменно произнесла она. – Что есть портрет? Портрет – это повторение в линиях и красках живого лица. Он должен воспроизводить оригинал в точности, со всеми чертами внешности и характера. А что здесь? Ну разве я такая в жизни, как на этом рисунке? Или ты незрячий, что не разглядел мою красоту? У меня ножки стройные! – она вытянула вперёд свою ногу в изящной туфельке на босу ногу. – А ты натянул на них голландские чулки. Кто тебя просил? Они ведь меня полнят! В жизни не носила голландских чулок. Теперь вынуждена стоять на двух полосатых тумбах!

Нико молчал.

– А руки?.. – продолжала она. – Что ты с ними сделал? Зачем ты мне их так нелепо растопырил, Николя? Что это за поза такая, как у куклы? Будто я вывела двух бриаров на прогулку по Елисейским полям, и они тянут в разные стороны… один к парку Тюильри, другой – к Триумфальной арке… Губы капризно надуты и эта противная складка на шее. Откуда? Неужели я такая толстая? И потом, мне холодно! Слышишь? Мне просто холодно! Смотри, какой ветер ты нарисовал на траве! А плечи у меня совсем голые. Мог бы на них хоть шаль накинуть. Ни один француз не заставит женщину мёрзнуть в одиночестве. Ты это нарочно, Николя, да? Хотел мне отомстить?

Нико молчал, а она удивлённо вскинула бровь и гневно взглянула на этого невежу. Лицо её вытянулось, губы приоткрылись, улыбка исчезла.