Легенда о ретивом сердце

Женщина выбралась из терновника и в жепуге остановилась, увидев И лейку. Мужчина замолчал на полуслове к тоже вышел из-за кустов. Быстро поставил ведра на землю.

— Кто ты? — спросил настороженным голосом, чуть- чуть угнув голову.

— Илейка…

— А чего тебе тут?

— Ничего, — ответил Илейка. дружелюбно улыбаясь, — дивлюсь на капусту да огурцы.

— Это мы с Зарянкой вырастили, — смягчившись, сказал Микулка. — Правда, Зарянка?

Он снял с ее плеча коромысло:

— Утомилась, переведи дух. Садись сюда вот — трава помягче…

— Я не устала… Ну, ничуть… Правду говорю, — противилась женщина, хоть голос ее прерывался от неровного дыхания. Она раскраснелась я села, счастливая, сияющая — заря зарею. Микулка не мог оторвать от нее влюбленного взгляда ни, казалось, позабыл о присутствии постороннего. Сор вал василек, бросил его в подол Зарянки. Та застеснялась, пошагала глазами па Илейку. Микулка обернулся.

— Зарянка и я, — продолжил он. — по тридцать раз сбегаем к Оке.

Илейка взглянул вниз, где перекатывались по волнам маленькие огоньки.

— В этакую кручу?

— Ничего не поделаешь, — весело ответил Микулка, — внизу негде — каменья, коряги, да и смывает все, коли случится дождь… А ныне дождя нет, все сохнет. Ничего не поделаешь — таскаем воду… Вдвоем не тяжко. Правда, Зарянка?

— Правда, — ответила Зарянка и вдруг всхлипнула, закрылась по-детски руками.

Микулка бросился на колени, обнял за плечи:

— Чего ты? Зарянушка, лада моя… Чего ты?

— Маленького Ворьку жалко… Где он теперь? Жив ли? — плакала женщина, и крупные слезы пробивались сквозь огрубевшие пальцы, скатывались на грудь. Все у меня спрашивал: «Ма, этот цветок под землею нашел такую красную шапку?» А то тряс бы маковую головку, слушал, что за шумный городок?

— Не кручинься, Зарянка… Ничего не поделаешь, — утешал ее муж, — может, еще воротится.

— Шлепал бы по земле около нас… Или под кустиком сидел, свистульку бы резал теперь… А родился белый, как сыр…

Безутешная мать снова залилась слезами.

Видя смущение Илейки, мужчина объяснил:

— Весною Борьку печенеги украли… Пас коровенку… Вот здесь! — указал он рукой па овраг, густо поросший кустами волчьего лыка.

— Как же так? — невольно вырвалось у Илейки.

— А так уж, — обрывая лепестки василька, ответила Зарянка и судорожно вздохнула, — он ведь совсем маленький, щепка… Разве есть бог? В церквах поганые коней пасут, на святом Евангелии овес засыпают, — подняла она на Илейку покрасневшие, полные слез глаза, и тот ничего не смог ответить.

— Но печалься, Зарянушка, слезами горю не поможешь… Ну-ка вставай! Бежим к реке! — подхватил ее муж, целуя в макушку, — Еще мне такого богатыря родишь!

— Что выдумал! — стыдясь, отбивалась Зарянка. — Отвяжись!

— Ну, я прошу тебя, добрая моя Зарянушка! Не то затолкаю тебя! Затолкаю!

— Отстань, Микулка!

— Бери коромысло!

Не обращая никакого внимания на Илейку, они быстро стали спускаться к реке.

Илейка с грустью посмотрел им вслед, любуясь ими и завидуя. Он никогда не будет так сбегать вниз со своею водимой (*водимая — супруга в язычестве)… Ему никогда не будет так улыбаться солнце, никогда он не возделает огорода, он обрек себя на вечные странствия. Вспомнилась Синегорка, и впервые защемило сердце. В нем, казалось, отдавалась жаркая песня жаворонка. Маленький певец висел над головой.

Илейке очень хотелось пить, но он не попросил у них даже глотка и теперь мучился от жажды. Поехал, не оглядываясь.

И снова выплывали темные тучи лесов, светлели березовые рощи, жадно открывали пересохшие пасти овраги. Села попадались чаще, почти на каждом крутоярье, обнесенные частоколом, в навозе, хворосте и стогах сена. Клонило в сон от однообразных подрагиваний коня, и чтобы как-нибудь отвлечься, Илейка разговаривал с Буром.

— Тяжко, а? Небось не скажешь, не пожалуешься. А, Бур? Иди, иди. Вышагивай нашу с тобой судьбину. Где ей конец? Счастье лучше богатырства.