Легенда о ретивом сердце

…Город был пуст и мрачен; кое-где в избах светились робкие огоньки, много дверей было настежь открыто, и оттуда глядел густой мрак. Взбрехивали охрипшими голосами собаки. На земле у обочины сидел дряхлый старик, рвал траву. Равнодушный ко всему на свете, он даже не поднял головы, когда всадники проехали мимо. Вот уже и стены детинца показались. Здесь стало значительно люднее, чувствовалась близость крепости, куда переселилась большая часть населения. Там и жили — спали, варили на кострах скудную пищу, стругали древки сулиц и стрел, слушали песни слепых гусляров. У каждого был свои обжитый уголок, клочок утоптанной тысячами ног и копыт земли.

Стража закрыла дорогу скрещенными секирами, но Добрыня зычно крикнул:

— Не замай! Послы едут! Добрыня и Муромец! Щербатые лезвия разошлись, стражники прижались к стенам, давая проезд. Зацокали копыта о плиты двора. Через минуту богатыри остановились у княжеских хором. Выбежал навстречу огнищанин, удивленно вскинул брови:

— Господи, вот диво-то, от хакана возвернулись… Пойду доложу великому князю.

Добрыня с Илейкою спешились, остановились у крыльца. Через некоторое время огнищанин снова появился на смутно белевшей мраморной лестнице, поманил рукой:

— Ступайте сюда! О конях я позабочусь. Богатыри поднялись по лестнице, прошли тесными сенями и оказались перед вызолоченной дверью, на которой изображалось великое воинство Руси — конные и пешие с копьями и щитами, плывущие в ладьях. Перед дверью стояли два утра в пластинчатых доспехах с пышными конскими хвостами на шеломах, с секирами на высоких древках. Огнищанин осторожно отворил дверь и жестом пригасил витязей войти. Они вошли и очутились в светлице княгини Анны.

Сравнительно небольшое помещение с пробитыми на византийский лад окнами освещалось римским пятнадцатирожковым светильником. Маленькие скамеечки, обитые шелком, с золотыми пряжками, на тканях странные существа — птицы с человечьими головами, греческие статуэтки в нишах и много лакированных, будто оледенелых, ларцев, расписанных диковинными цветами. Княгиня Анна в черном платье сидела у высокого станка и низала жемчугом пелену, которую обещала Десятинной церкви к её освящению. Это был образ пресвятой богородицы, составленный из семи шелков. Матово светил жемчуг, разложенный на сукно. Княгине помогали две сенные девушки. Князь был тут же. Перед ним стоял маленький пюпитр, а на нем свиток пергамена. Князь поднялся навстречу вошедшим, смятенный и могучий, как заветный дуб на острове Хортица, внушающий трепет и по новым христианским временам.

— Говорите! Где Михайло Потык? Что хакан? Согласен ли взять у нас дань? Экую тесноту учинил Киеву… — заторопил князь негромко, чтобы не привлекать внимание Анны.

Но она обернулась, встретилась глазами с Илейкой, и тот поклонился.

— Погиб Михайло Потык! На кол посадили! — отвечал Добрыня. — Схватили нас, слова не дали сказать. Сперва побили, а потом в палатку бросили, а ночыо мы бежали… Вот и все. Только это и можем сказать тебе, великий князь.

— Немного же, немного, — заходил большими шагами князь по светлице так, что чокались на столе серебряные братины, — другого я ждал от вас. Выходит, не согласен хакан Калин на наши уступки?

— Великий князь, — повернулась княгиня Анна, — что это значит — «посадить на кол»? Что это — кол? Повозка?[28]

Владимир отрицательно покачал головой:

— Нет, Анна, кол это кол, и сидеть на нем неудобно!

Он в задумчивости остановился перед пюпитром, постучал но нему пальцами. Княгиня поняла, что вопрос её неуместен, опустила голову.

— Ступайте, — махнул Владимир рукою, и богатыри вышли, отвесив поклоны.

Огнищанин отвел их в маленькие покои, пустые, скучные, с голыми топчанами у стен. Одна только кольчуга, разрубленная мощным ударом топора, украшала просвет между окнами. Был час второй стражи. Названые братья, преломив краюху хлеба, съели принесенный им ужин и крепко уснули…

Наутро к Кузнецким воротам подскакали печенежские всадники и захрипели в костяные дудки. Когда на стене собралось много народу, Сартак с перевязанным тряпкою ухом, помахав бунчуком из рябого барса, стал говорить, а толмач переводил:

— Величайший и храбрейший из храбрых хакан Калин на голубом коне дает ответ князю руссов. Величайший и храбрейший согласен взять у князя дань, чтобы идти в степи на вольные пастбища. Ему нужно пять пудов золота и одиннадцать пудов серебра, чтобы восемь коней хакана везли его за храбрейшим и величайшим. Ему нужно еще много самоцветных каменьев, сто угрских жеребцов, цветное греческое платье, тысячу рабов, которые умеют ковать железо, пятьсот рабынь и шафранную голову бросившего копье. Эту голову приедут смотреть все улусы — такая она красная. Сроку два дня!