Легенда о Ричарде Тишкове

Он плакал о своей жизни — об удивительных ее радостях, которые дались даром и которые так и не сумел удержать.

Он плакал о гитаре, на которой так счастливо, так свободно игралось тогда на Арбате, в подворотнях, во дворах, у себя на подоконнике, о гитаре, которую он всю пропел, будто пропил, будто продал…

Он плакал о Зине, которая одна только его и понимала, которую одну только и любил и которой принес больше горя, чем всем прочим, вместе взятым…

Он плакал о Шурике, восемнадцатилетнем человеке, который был ему другом, — и друга этого он потерял…

Он плакал о мелких, дешевых, суетных своих удачах и о горестях, которые были так же суетны и мелки.

Он плакал и бормотал что-то про себя, то ли слова, то ли не слова…

Потом что-то звякнуло рядом, и мужской осторожный голос проговорил:

— Тише…

Тогда Ричард поднял голову и увидел, что вокруг стоят люди. Еще увидел в руках у себя гитару, услышал тихий, горький проигрыш, услышал, как женщина лет сорока сморкается и всхлипывает.

— Хорошо поет парень, ах хорошо, — грустно сказал седенький мужичок в плаще, и Ричард машинально удивился, что вот совсем уже старый, а слушает…

Затем он встал и пошел со двора, а люди пошли следом, но в некотором отдалении, и голоса их были тихи, бережны…

Спустя минут двадцать, а может час, уже на улице, к нему подошел Шурик, взял за руку и сказал решительно: Пошли. Через полчаса собрание, будем требовать, чтоб ее — на поруки.

Ричард кивнул и пошел рядом, чуть отставая, опустив голову. О гитаре он не вспомнил — гитара в руке его была как продолжение руки.