Легенда о Тиле Уленшпигеле и Ламме Гудзаке, их приключениях отважных, забавных и достославных во Фландрии и других странах

В четыре наступало время обеда, и в этот сладостный час его часто навещал священник церкви Святого Иоанна. Не раз бились они об заклад, кто из них больше съест рыбы, дичи, птицы, мяса. Тот, кто отставал, должен был угостить победителя мясом, поджаренным на угольях, с четырьмя соусами, семью гарнирами из зелени и подогретым вином трёх лучших марок.

Так пили они и ели, ведя беседу о еретиках, причём пребывали в полном согласии, что, сколько их ни перебить, всё будет мало. И никогда не возникало между ними ни малейшего спора, кроме того случая, когда им приходилось препираться о тридцати девяти способах, коими изготовляется добрый пивной суп.

Затем они склоняли свои достопочтенные головы на преподобные пуза и храпели. Случалось, кто-нибудь из них открывал на мгновение глаза и бормотал при этом, что жизнь на этом свете – прекрасная вещь и что люди неимущие напрасно жалуются на неё.

При этом святом муже состоял причетником Уленшпигель. Он отлично прислуживал ему при мессе, всегда пополняя чашу трижды: два раза для себя и раз для приора. И звонарь Помпилиус Нюман помогал ему при этом.

Видя цветущее здоровье, красные щёки и толстое брюшко Нюмана, Уленшпигель задал ему вопрос, здесь ли, на службе у приора, он накопил столь завидные достоинства.

– Конечно, сын мой, – ответил Помпилиус. – Закрой только дверь, чтобы нас никто не слышал.

Он шёпотом рассказал ему:

– Ты ведь знаешь, как нежно наш господин приор любит всякие вина и пиво, всякое мясо и птицу. Он запирает мясо в кладовке, вино в погребе и всегда носит ключи в кармане. И когда спит, не отнимает рук от них. Ночью, когда он уснёт, я пробираюсь к нему, – не без опаски, – снимаю ключи с его брюшка, потом кладу назад. Не без опаски: ибо, сын мой, если он узнает о моём преступлении, он меня сварит живьём.

– Незачем так затрудняться, Помпилиус, – сказал Уленшпигель, – достаточно стащить ключи один раз – я сделаю по их образцу новые; а старые пусть себе лежат на пузе добрейшего отца приора.

– Сделай, сын мой, – сказал Помпилиус.

И Уленшпигель сделал ключи: часам к восьми вечера, когда он и Помпилиус решали, что благодушный приор уснул, они спускались вниз и добывали себе мяса и вина, сколько было душе угодно. Уленшпигель нёс бутылки, Помпилиус еду, ибо он дрожал, как осиновый лист, а окорока и бараньи лопатки не разбиваются, когда падают на пол. Не раз забирали они также птицу, в чём обвинены были многие кошки по соседству и претерпели казнь за своё преступление.

Затем они отправлялись в Ketel-Straat – улицу гулящих девушек. Здесь они были щедры, кормили своих любушек солониной и ветчиной, варёной колбасой и птицей, поили их орлеанским и бургонским винами и английским пивом, которое за морем называется эль, ручьями вливая всё это в свежие глотки своих красоток. А те платили им за это ласками.

Но однажды утром, после еды, приор позвал их обоих. С грозным лицом он яростно сосал мозговую кость из супа.

Помпилиус дрожал в своих штанах, и брюхо его содрогалось от страха. Уленшпигель был совершенно спокоен и лишь весело ощупывал ключи от погреба в своих карманах.

– Кто это пьёт моё вино и ест мою птицу, – грозно спросил приор, – не ты ли это, чадо моё?

– Нет, – ответил Уленшпигель.

– А этот звонарь, – и он указал при этом на Помпилиуса, – не приложил ли и он руку к этому преступлению? Он бледен, как покойник. Видно, украденное вино действует на него, как яд.

– Ах, ваше преподобие, – ответил Уленшпигель, – вы несправедливы, обвиняя звонаря. Ибо если он бледен, то не оттого, что пил ваше вино, но оттого, что нанюхался духа его, он чахнет со дня на день, и, если ничего против этого не предпринять, его душа ручьём ускользнёт сквозь его штаны.

– Есть бедные люди на земле! – вздохнул приор и хватил здоровенный глоток вина из стоявшего перед ним стакана. – Но скажи, чадо моё, – у тебя ведь рысьи глаза, – ты не заметил вора?

– Я буду следить, ваше преподобие, – ответил Уленшпигель.

– Господь да утешит вас своей милостью, чада мои, – сказал приор, – живите в трезвости, ибо из невоздержанности проистекают все бедствия сей юдоли слёз. Идите с миром.

И, благословив их, он высосал ещё одну мозговую кость из супа и выпил ещё большой стакан вина.

Уленшпигель и Помпилиус вышли.

– Этот гнусный скаред не дал тебе ни капли своего вина, – сказал Уленшпигель. – Поистине благословен хлеб, который крадут у него. Но что с тобой, почему ты так дрожишь?

– Мои штаны мокры насквозь.

– Вода сохнет быстро, сын мой. Но будь веселей. Сегодня сыграем плясовую на бутылках на Ketel-Straat и напоим допьяна всех трёх ночных сторожей. Пусть храпят, охраняя город.

Так и сделали.