Легенда о Тристане и Изольде

Собственно, в таком подходе нет ничего нового. Если работы исследователей не бывают посвящены проблеме возникновения легенды, ее эволюции, ее отдельным манифестациям, то в них сказание рассматривается именно как некое единство. Такой подход, конечно, смазывает оттенки. Но нам представляется, что, признавая важность этих нюансов, не следует их преувеличивать. Один из современных медиевистов, М. Лазар, совершенно прав, когда предлагает не искать в легенде некий эзотерический смысл (чем иногда так увлекаются) и истолковывать лишь то, что написано, то есть вернуться к реальным текстам. Но М. Лазар ошибается полагая, что эти тексты, по крайней мере две основные версии легенды можно рассматривать только раздельно, ибо они, как полагает ученый несопоставимы {См. М. Lazar. Amour courtois et fin'amors dans la litterature du XII siecle. Paris, 1964, p. 172: "Совершенно очевидно, что нельзя говорить о легенде о Тристане и Изольде, как если бы речь шла об одной поэме, произведении одного автора... Анализировать все эти разные по концепции версии, относящиеся к разным эпохам, рассматривать их как одно произведение и извлекать в результате этого анализа некое общее содержание и общий смысл - это значит становиться на неверный путь".}. Жозеф Бедье был абсолютно прав, когда вслед за реконструкцией романа Тома он проделал такую же операцию и с легендой в целом {J. Bedier. Le Roman de Tristan par Thomas, t. II. Paris, 1905.}. Он называл искомое "прототипом" (или "архетипом"), Но, думается, такое определение не вполне верно, ибо подчеркивает изначальность, исходность (а следовательно, и некоторое предшествование известным текстам) реконструируемой художественной единицы. Нас же в данном случае интересует не "прототип", переработанный и, если угодно, кое в чем искаженный последующими транскрипциями, а именно инвариант, конкретными вариантами которого стали произведения Беруля, Тома, Эйльхарта фон Оберга, Готфрида Страсбургского, монаха Роберта и т. д.

Итак, сначала - легенда в целом.

Посвященная ей литература поистине огромна. Мы не предполагаем делать ее хотя бы беглого обзора. Укажем лишь на устоявшиеся, наиболее распространенные точки зрения.

Гастон Парис {G. Paris. Poemes et Legendes du Moyen Age. Paris, 1899, p. 176.} назвал как-то нашу легенду "эпопеей адюльтера". Для известного французского литератора Дени де Ружмона, связывающего легенду с ересью катаров и - еще дальше - с манихейством, отношения Тристана и Изольды - это прославление чувственной любви, прославление страсти как противовес христианской концепции брака {D. de Rougemont. L'amour et l'Occident. Paris, 1972, p. 61.}. Мишель Казенав считает "Тристана и Изольду" легендой освобождения от условностей и норм и прославлением жизни {M. Cazenave. Le Philtre et l'amour. La legende de Tristan et Iseut. Paris, 1969, p. 126.}. Не раз указывалось, что в основе трагедии двух молодых возлюбленных конфликт между свободным чувством и сковывающими рамками феодальной морали {См., например, "История французской литературы", т. I. М.-Л., Изд-во АН СССР, 1946, стр. 107.}. Но, как справедливо заметил один из современных критиков, "трагизм романа о Тристане определяется не только тем, что окружающий мир с его системой социальных принуждений делает невозможным счастье влюбленных и торжество страсти. Такое понимание было бы слишком односторонним и поверхностным" {В. Козовой. Роман о Тристане и Изольде. - В кн.: "Le roman de Tristan et Iseut". Renouvele par J. Bedier. Moscou, 1967, p. 17.}. Впрочем, сталкивание противоречащих друг другу интерпретаций вряд ли продуктивно: сама легенда несомненно дает основание для различных толкований. Она - многозначна. Нельзя сказать, что в ней нет прославления сильного естественного чувства, нет фатального, пессимистического взгляда на любовь, нет, наконец, столкновения ходячей морали, причем, не только морали XII в., но и многих последующих столетий, с безморальным (но не аморальным) чувствованием исключительных героев. Все это несомненно есть в нашей легенде. Как и многое другое. И трагедия здесь - не только неразрешимый конфликт чувства и долга, хотя и для такого толкования легенда дает материал.

Итак, легенда в целом, ее инвариант.

Но о чем она? Или иначе: о ком? То есть, кто в ней главный герой? Ответ, казалось бы, может быть только один: юноша из Леонуа и ирландская принцесса. Но поэты XII в. полагали иначе, недаром большинство из них не сговариваясь назвали свои книги одинаково: "Роман о Тристане". Это выдвижение в основные протагонисты лишь одного героя не умаляет ни обаяния образа Изольды, ни его значительности. Нет здесь и отражения якобы рабского положения женщины, типичного, по мнению некоторых исследователей, для Средневековья. Это не невнимание к Изольде, это - признак жанра, это - его концепция.

Поэтому рассмотрим легенду в том виде, в каком она была рассказана средневековыми поэтами, для которых Тристан был основным протагонистом. Рассмотрим, таким образом, "Роман о Тристане".