Легенда о Тристане и Изольде

168. Когда Тор принужден был отступить, он сказал Тристану: "Мессир рыцарь, остановитесь ненадолго, я хочу переговорить с вами". И Тристан тотчас же опустил меч и стал слушать, а Тор сказал ему: "Храбрый рыцарь, вы сегодня доказали мне, что нет искуснее и напористей вас в бою, почему я и хочу просить вас назвать свое имя". — "Что до моего имени, — отвечал Тристан, — я не могу назвать его, но обещаю вам, что вы узнаете его, когда победите меня и поведете в свою тюрьму. Если же я возьму верх над вами, то вряд ли доведется вам узнать, с кем имели вы дело". — "Что ж, вы правы, — сказал Тор, — и не будем более толковать об этом, но я хочу предложить вам другое. Не отдохнуть ли нам эту ночь, а назавтра мы сможем возобновить наше сражение". — "Знайте, рыцарь, — отвечал ему Тристан, — что до меня, я предпочел бы покончить с этим сегодня же, к чести моей, либо, напротив, к позору, но раз вы просите меня, я готов уступить, помните только, что завтра мы будем биться до конца на этом самом месте". — "Этого и я желаю", — ответил Тор. И они подошли к Ланселоту и рассказали ему о своем уговоре, чем весьма его порадовали. Ланселот обнял Тристана и целовал его множество раз, спрашивая, не болят ли его раны. Но Тристан на это сказал ему: "Друг мой, они вовсе не опасны". И Ланселот на том успокоился.

169. Мессир Говен и девять его товарищей с почестями встретили рыцаря, а Тор, созвав своих людей, приказал им немедленно расставить шатры и палатки и осветить их факелами и свечами, что они скоро и устроили. В одном шатре поставили два ложа, — одно из них предназначалось для Ланселота, другое же — для прекрасного Тристана. В соседнем шатре разложена была пышная постель для Тора и Люси Белокурой, жены его, одной из красивейших дам в мире. Эта дама, о которой я речь веду, прибыла по приказу сеньора в сопровождении многочисленных своих прислужниц. И она подошла к шатрам как раз в ту минуту, когда переодевали обоих рыцарей и перевязывали им раны. Она села подле Тора и спросила его, как он чувствует себя. "Поверьте, милая дама, как тот, кто сразился с лучшим рыцарем в мире", — ответил ей Тор. "Покажите же мне его", — попросила дама. "Ради бога, милая дама, загляните сами вон в тот шатер. Да и почему бы нам обоим не придти приветствовать его?!" И они оба встали и вошли к Тристану, который в это время беседовал с Ланселотом. Тор взял его за руку, а дама за другую, и красота Тристана так поразила Люси, что восхищению ее не было границ. Тор же сказал так: "Мессир рыцарь, пока у нас с вами перемирие, устроим веселую трапезу и попируем все вместе".

170. И они занялись беседою, пока накрывались столы, а потом сели за трапезу, где Ланселота посадили во главе стола, рядом с дамою, а сам сеньор и прекрасный Тристан сели напротив, вслед за чем уселись и все прочие. Надо было вам видеть, как двадцать красивых девушек внесли факелы и высокие светильники, а затем и роскошные блюда. И все эти девушки с восхищением смотрели на прекрасное лицо Тристана и говорили меж собою, что счастливейшей будет та дама, в которую он влюбится и которой будет служить. Но ни одна из них так не пылала любовью к нему, как прекрасная Люси, супруга Тора; она решила про себя, что откроет ему страсть, которой полно ее сердце, сразу же, как только встанут они из-за стола, а пока она неотрывно глядела на него, забыв обо всем на свете. И когда они достаточно насытились, мессир Тор сказал даме: "Милая моя, пусть придут сюда ваши музыкантши, дабы усладить слух этого прекрасного рыцаря, я же иду в постель, ибо весьма нуждаюсь в отдыхе".

171. Тогда дама велела позвать одну молодую девушку, которая была преискусной арфисткой. Она приказала ей сесть за арфу, и та заиграла столь прекрасно, что Тристан услаждался безмерно, вспоминая при том, как часто прекрасная королева Изольда играла ему. Когда же девушка кончила, Тристан подошел к арфе, и, сев за нее, начал одно лэ, некогда им самим сложенное[759], и было оно настолько мелодично, что все собравшиеся рыцари, и дамы и девицы подошли поближе, чтобы его послушать, а меж ними и прекрасная Люси, и любовь ее при сладких звуках Тристановой музыки усилилась во сто крат. Ланселот же думал в это время о том, что Тристан поистине рыцарь из рыцарей. "Господь наш истинный, — говорил он про себя, — настал бы день, когда столь прекрасный рыцарь попал бы в дом короля Артура и в число рыцарей Круглого Стола! Даровал бы ему господь стать когда-нибудь королем в земле Логр!" И так восторгался Ланселот подвигами и добродетелями Тристана, что забыл обо всем на свете. Тристан же играл на арфе столь искусно, что, казалось, инструмент вот-вот заговорит.