Легенда о воре

Варгас приподнял край исписанной мелким бисером бумаги. Часом раньше Гильермо вручил ее в запечатанном виде одному из слуг.

- Не знаю, что это за задача, Вимполе. Это сообщение намеренно составлено так, что ничего не понять. С таким же успехом вы могли бы написать здесь рецепт каши. Даже ваше присутствие в этом городе - это измена.

- Так же, как сжигание амбаров без пшеницы и обвинение в этом моей страны, сеньор Варгас? - спросил Гильермо, пытаясь придать тону сарказм.

Реакция на его ужасающие слова была тройной. Варгас напряг плечи и сжал кулаки, Гроот сделал шаг вперед, а испуганное кряхтение в дальнем углу кабинета открыло присутствие за ширмой еще одного человека.

- Выходите, Мальфини. Раз уж вы сами себя выдали, то сможете и посмотреть, как Гроот разделается с этим англичанином, - сказал Варгас сквозь зубы.

Гильермо расхохотался. Если бы это было театральное представление, публика бы содрогнулась, настолько естественной получилась эта демонстрация презрения. В кабинете же она, по крайней мере, смогла остановить Гроота, который растерянно смотрел на своего господина. Находящийся за ширмой человек -, жирный, с неряшливой и похотливой внешностью - покинул свое убежище и глядел на разыгравшуюся сцену с открытым ртом.

- Сожалею, если мои слова показались вам слишком неприятными, сеньор Варгас. Я только хотел разъяснить, что предательство - это лишь вопрос точки зрения. Для англичан я патриот, а вы... что ж, у вас есть деньги. А с сегодняшнего дня будет гораздо больше денег.

Варгас посмотрел на Гроота, который отступил на два шага назад.

- Продолжайте.

- Я хочу купить вашу пшеницу.

- У меня нет никакой пшеницы.

- Да полно, сеньор, не отпирайтесь. Севилья наводнена нашими шпионами. Мне прекрасно известно, что вы прячете на старой лесопилке. А поскольку это известно не мне одному, то я надеюсь выйти отсюда живым и невредимым, независимо от того, сможем мы с вами договориться или нет. Надеюсь, мы поняли друг друга?

Лишь немногие позволяли себе разговаривать с Варгасом в таком тоне. Купец был полон гнева и медлил с ответом. Гильермо почувствовал, что Варгас спрашивает себя, каким образом его раскрыли, хотя этого он рассказывать не собирался.

- Хорошо, - медленно ответил Варгас. - Мы поняли друг друга.

- Что ж, в таком случае позвольте мне исполнить поручение ее величества королевы Елизаветы, - при упоминании королевы англичанин гордо выпрямил шею, что было не вполне притворным. - Мы хотим купить вашу пшеницу.

- И какова же ваша цена?

- Миллион эскудо.

Мальфини жадно засопел. Даже Варгас, привыкший при любых переговорах сохранять каменное лицо, почувствовал легкую дрожь в верхней губе.

- Если я продам вам пшеницу, Севилья вымрет от голода, - прохрипел купец.

- Именно этого и хочет Англия, сеньор Варгас. Нам нужна разделенная Испания, чтобы разделаться с ней, как вы, наверное, уже догадались. Нам не нужна еще одна Армада, направленная к нашим берегам. В следующий раз у нее может и получиться.

- Вы хоть понимаете, чего вы от меня требуете?

- Говорят, вы родились бедняком, сеньор Варгас. И разбогатели. По моему опыту, ни один честный человек не способен это сделать. Так что вы примете предложение.

- Вы просто наглый ублюдок, Вимполе.

Если Варгас ожидал, что это заденет посетителя, то этого не добился. Гильермо мудро проигнорировал этот комментарий, ясно дав понять, насколько неуместным считает мнение Варгаса.

- Как пожелаете. Но я наглый ублюдок с пшеницей?

Купец потупил взор. Когда он снова поднял глаза, из них исчез страх, словно он принял решение и понимает последствия своих действий.

- Согласен.

- Ну что ж, отлично, сеньор Варгас. В таком случае, вот мои условия.

В следующие дни Гильермо пропал из вида. Следуя указаниям Санчо, он не вернулся в театр и не показывался на улицах, чтобы снизить риск неожиданного столкновения с Варгасом.

Неделю спустя, накануне согласованной с купцом даты, англичанин проснулся на закате, с похмельной головой и слипающимися веками. Санчо регулярно снабжал его вином, что сказалось на нем плохо. Как всегда после избыточных возлияний, он клялся, что никогда больше не будет пить, хотя не в состоянии был сдержать это обещание. Гильермо внутренне ощущал неутолимую потребность, которая сжирала его внутренности, как дикий зверь, в особенности проявляясь в те минуты, когда он сочинял один из своих сонетов. Если слова не складывались или Гильермо не считал их достойными, клыки этого зверя вгрызались в его печень. Гильермо знал единственный способ погасить его ярость - утопить зверя.