Легенда об Уленшпигеле

— Я иду из Фландрии, из прекрасного края, где много влюбленных девушек.

При этом он с грустью подумал о Неле.

— Какой же ты грех совершил? — спросили они, перестав плясать.

— Грех мой так велик, что я не смею его назвать, — отвечал он. — Зато у меня есть еще кое-что, и тоже изрядной величины.

Бабенки прыснули и спросили, почему он странствует с посохом, с сумой и с прочими принадлежностями.

— Я сказал, что заупокойные службы выгодны только попам, вот и вся моя вина, — слегка прилгнув, отвечал он.

— За службы попы, правда, получают звонкой монетой, но службы приносят пользу душам в чистилище, — заметили они.

— Я там не был, — возразил Уленшпигель.

— Хочешь закусить с нами, богомолец? — спросила самая миловидная лучница.

— Хочу закусить с вами, — отвечал Уленшпигель, — хочу закусить тобой и всеми остальными по очереди: ведь вы самое лакомое блюдо, какое только можно себе представить, — куда там ортоланы, дрозды и бекасы!

— Господь с тобой! — воскликнули лучницы. — Да этой дичи цены нет.

— Вам тоже, красавицы, — ввернул Уленшпигель.

— Да ведь мы не продаемся, — сказали они.

— Стало быть, даром даете? — спросил Уленшпигель.

— Даем, — отвечали они, — наглецам по шее. Хочешь, мы тебя сейчас измолотим как сноп?

— Нет уж, увольте, — сказал Уленшпигель.

— То-то! Пойдем-ка лучше закусим, — предложили они.

Они повели его во двор гостиницы, а он не отрывал веселых глаз от их юных лиц. Неожиданно во двор с великой торжественностью под звуки трубы, дудки и тамбурина, развернув стяг, вошли члены братства Толстой Морды,

все до одного — откормленные, вполне оправдывавшие уморительное это название. Они с изумлением уставились на Уленшпигеля, но женщины поспешили им сообщить, что странник встретился им на улице и морда его показалась им подходящей, вроде как у всех ихних женихов и мужей, а потому они пригласили его на праздник.

Мужчины одобрили их, и один из них обратился к Уленшпигелю:

— А что, странствующий странник, не желаешь ли ты постранствовать по жарким и подливкам?

— У меня есть сапоги-скороходы, — отвечал Уленшпигель.

Направляясь в пиршественную залу, Уленшпигель заметил, что по парижской дороге бредут двенадцать слепцов. Когда же они прошли мимо него, жалуясь на голод и жажду, он решил по-царски накормить их ужином за счет укклейского священника и в память о заупокойных службах.

Он приблизился к ним и сказал:

— Вот вам девять флоринов. Пойдемте закусим! Чуете запах жаркого?

— Мы его за полмили почуяли, но, увы! без всякой надежды, — отвечали они.

— На девять флоринов можно наесться, — сказал Уленшпигель.

На руки он им денег, однако, не дал.

— Спаси Христос, — поблагодарили слепцы.

Уленшпигель подвел их к небольшому столу, меж тем как вокруг большого рассаживались члены братства Толстой Морды со своими женами и дочерьми.

— Хозяин! — твердо рассчитывая на девять флоринов, с независимым видом молвили нищие. — Дай нам всего самого лучшего из еды и питья.

Трактирщик слышал разговор о девяти флоринах; будучи уверен, что деньги у них в кошелях, он спросил, чего бы им подать.

Тут все они загалдели наперебой:

— Гороху с салом, рагу из говядины, из телятины, из барашка, из цыплят! — А сосиски для собак, что ли? — А кто, внезапно почуяв запах колбасы, все равно — кровяной или же ливерной, не схватит ее за шиворот? Я ее видел — увы! — когда глаза мои мне еще светили. — A koekebakk’и[19] на андерлехтском масле есть? На сковородке они шипят, на зубах хрустят, съел — и кружку пива хлоп, съел — и кружку пива хлоп! — А мне яичницу с ветчиной, или ветчину с яичницей, верных подруг моей глотки! — А дивные choesel’и[20]

есть? Эти горделивые мяса плавают среди почек, петушьих гребешков, телячьих желез, бычьих хвостов, бараньих ножек, среди уймы луку, перцу, гвоздики, мускату, и все это долго тушилось, а соус к ним три стакана белого вина. — Нет ли у вас божественной вареной колбасы? Она такая кроткая, что когда ее лопаешь, — она — ни слова. Попадает она к нам прямо из Luyleckerland’а[21], из сытного края блаженных бездельников, вылизывателей бессмертных подливок. Но где вы, листья осени минувшей? — Мне жареной баранины с бобами! — А мне свиные султаны, сиречь ушки! — А мне четки из ортоланов, только пусть там заместо Отче наш будут бекасы, а заместо Верую — жирный каплун.

На это им трактирщик с невозмутимым видом сказал:

— Вам подадут яичницу из шестидесяти яиц, путеводными столбами для ваших ложек послужат пятьдесят жареных дымящихся колбасок, которые увенчают эту гору снеди, омывать же ее будет целая река dobbelpeterman’а[22].

У бедных слепцов потекли слюнки.

— Давай нам скорей и гору, и столбы, и реку, — сказали слепцы.

А члены братства Толстая Морда и их супруги, сидя вместе с Уленшпигелем, толковали о том, что для слепых это пирушка невидимая и что бедняги теряют половину удовольствия.