— Это я знаю… Но, понимаете, само слово — «неведомое»… Это что-то такое, что не поддается определению, чего нельзя понять.
Виктор смущенно пожал плечами.
— Может быть, только у меня такое… У нас… у меня пропал брат… Без вести…
— Когда?
— Как это страшно — без вести!.. Я понимаю — война. Погибло много людей. И на фронте, и в тылу, и в фашистском плену… Но от них что-то осталось — могилы, записи в архивах. А тут — без вести… Человек жил, кого-то любил, о чем-то мечтал и вдруг исчез, растворился в… неведомом. Я знаю, пропал не один Федор, таких много. Но от этого не легче…
— Вы пробовали его разыскивать?
А Оля, словно не расслышав вопроса, продолжала:
— Ведь вот, я его почти не помню… Казалось бы, что мне до него… Отец мне ближе, дороже — он умер всего три года назад. Тяжело, когда вспомнишь о нем, но на кладбище есть его могила, на ней памятник, надпись… А от Федора — ничего. Только несколько писем.
Помолчала.
— Конечно, погиб. Уже, наверное, и кости истлели. Но где он погиб, где его кости? А мама… Он для нее и сейчас как живой. Все думает: а может, в чужой стране, а может, ранен и ничего не помнит… И так у нее всегда будет, пока не найдем могилу или хотя бы место, где он погиб… Убивается мама, и я вместе с ней…
Замолчала и Оля, глядя на море неподвижным взглядом. Виктор хотел снова спросить, разыскивали ли они брата, да девушка сама ответила:
— Запрашивали мы… Сообщили, что служил и отряде морской пехоты, во время боев пропал без вести.
— А…
— Однажды, — продолжала Оля, — я прочитала в газете, что есть человек, который после контузии ничего о себе не помнит. Его так и звали — Неизвестный. Мы с мамой сразу же поехали туда, думали, может, это он… Нет, другой… Но все равно у Неизвестного найдутся родители, не родители — так родственники или друзья. А о брате…
— Где, в каких боях участвовал отряд, в котором он служил? — перебил Олю Шорохов.
— В этих местах… Я понимаю, это глупо, но я и на практику специально сюда попросилась: а может быть, что-нибудь удастся узнать… Приехала вместе с мамой. Заходили в политотдел. Оказывается, воинская часть, в которой он служил, и сейчас существует. Побывали мы там, один мичман даже вспомнил брата. Да пробыл он там недолго, ушел в морскую пехоту…
— Я сейчас служу в этой части, — сказал Шорохов.
Оля удивленно посмотрела на него.
— Когда вы разговаривали с мичманом в Комнате боевых традиций, я заходил туда. Вы даже взглянули на меня.
— Простите, не запомнила, не до того было… Мама даже заболела от огорчения, домой уехала. А я все на что-то надеюсь. Вот и в музее тогда так тщательно все рассматривала… Но — ничего. Ничего…
— Может быть, я сумею чем-нибудь вам помочь, — негромко сказал Виктор и подумал: «Посоветуюсь-ка с Рыбаковым».
Шорохов сначала просматривал схемы одну за другой на столе, а затем разложил их на полу. Нет, никакого порядка нет. В каждой системе мин своя система ловушек.
«Может, это на схемах незаметно?»
Пригладил лейтенант прядь волос на затылке, направился к разоруженной мине.
Неподалеку Коваль и Колокольников монтируют новый макет. По обыкновению негромко переговариваются между собой.
— …Вид у тебя прямо-таки неважный, — с насмешкой в голосе говорил Колокольников. — Лицо такое, что можно подумать, на твоей могиле уже травка выросла.
Коваль молча припаивает контакты.
— Значит, ни привета и ни письма?
— А письмо-то откуда? Она же адреса не знает…
— Темный ты все-таки человек, Павел. Ну сколько раз я тебе говорил: познакомился — и сразу же адрес в зубы. Да еще добавь: наше дело, мол, моряцкое, «только небо да море вокруг», а весточка от вас укрепит мои душевные силы, поможет стойко переносить лишения и трудности, успешно выполнять приказания и распоряжения вышестоящего начальства…
Молчит Коваль.
— А ты ей писал?
— Я ее адреса тоже не знаю.
Колокольников всплеснул руками.
— Понятия не имею, как ты во флот попал, да еще минером… Сторожем, нет, даже помощником сторожа тебе на баштане быть, не больше… Звать-то хоть знаешь как?
— Наташа…
— А фамилию?
— Вдовиченко.
— Удивительно!.. Прямо удивительно, что ты еще хоть додумался фамилию спросить. Это ты тогда с ней познакомился, когда камни ворочал?
Коваль кивнул головой.
— Время было не только адрес узнать… Слушай, а может, мы плюнем единогласно на это дело, а? Подберем тебе другую, в городе девчат…
Коваль недоуменно взглянул на своего друга.
— Да что ты…
— Обожди! — остановил его Колокольников.
Он взъерошил свой рыжеватый чуб, снова пригладил его.
— Значит, тогда познакомился? С той самой, кареокой. Так, так…
Неожиданно вскинул голову, улыбнулся от уха до уха:
— Считай, Павлик, нашли мы твою Наташу!..
— Как?
— Ты думаешь, я тебе такой друг, как тень — в ясный день не отвяжешься, в ненастье — не найдешь? Нет, брат…
— Да довольно тебе философствовать, говори!
— Непонятливый ты все-таки человек, а еще хочешь на преподавателя истории учиться… Иди проси у старшего лейтенанта увольнительную!
— Зачем?
— Ведь на субботниках людей по участкам распределяли. Такая воинская часть — туда-то, такое учреждение — туда-то. Так?
— Так.