Легендарные разведчики - 2

Начались перепроверки, отправление запросов о подтверждении. В одном из совсем закрытых музеев я видел несколько похожих сообщений, пришедших в те же дни из Финляндии, Италии, Польши: нападение — 22 июня. Одна дама-разведчица (вы прочитаете о ней в этой книге. — Н. Д.) приводила из сопредельной с нами страны детальные и вскоре, увы, подтвердившиеся подробности первой фашистской атаки. Наш единственный агент в гестапо Вилли Леман — оперативный псевдоним Брайтенбах — сообщил о нападении за два дня и указал время до минуты — точнее некуда.

Вспомнил ли вождь о предупреждениях Зорге и других, когда в 3 часа 15 минут 22 июня Георгий Жуков позвонил ему на ближнюю дачу в Кунцево и сообщил: немцы бомбят советские города? Вряд ли. Рвать волосы было поздно. За первые несколько месяцев войны страна потеряла убитыми, ранеными и пленными около трех миллионов солдат и офицеров. Не призывников, а кадрового ядра армии.

Сталин искренне, и в это никак не хотят поверить исследователи, полагал, что если он уже назначил главным врагом СССР проклятого британца Уинстона Черчилля, то так и должно быть. Подвел культ собственной личности. Слишком привык вождь, что его слово — последнее, решающее. Болезненное самомнение не позволяло представить, что Гитлер, «усмиренный» лично им, Сталиным, посмеет наплевать на заключенный Пакт о ненападении. 9 мая 1941 года в Москве были закрыты дипломатические представительства всех стран, оккупированных к тому времени фашистами. В этом же месяце Сталин выступил на Политбюро: «Вам надо понять, что Германия никогда не пойдет одна воевать». И еще пригрозил: «Если вы будете на границе дразнить немцев и войска двигать без нашего разрешения — тогда головы полетят». Соратники, хорошо зная Иосифа Виссарионовича, не сомневались — точно полетят.

Какие сообщения разведки, которой вождь не доверял. Он терпеть не мог собственных дипломатов и торгпредов, живущих «там», а уж на разведчиков всегда смотрел с большим подозрением. Они же общались с иностранцами без всякого контроля. Потому Иосиф Виссарионович и позволил наркомам Ягоде, Ежову, а потом и Берии истребить больше половины закордонной разведки. И если бы Зорге, как предлагало его начальство в кровавые 1937–1938 годы, вернулся в СССР, ему, скорее всего, было бы суждено разделить трагические судьбы десятков коллег по профессии. Когда Зорге под благовидным, вполне объективным предлогом отклонил приказание приехать в Москву, и возник так называемый вопрос о доверии к Рамзаю. Горячие головы были готовы разобраться с этим в Москве: на месте им, ни черта не сведущим в разведке, будет виднее. Но Рихард не вернулся, тихо игнорируя приказы. Чем вызывал прямое отторжение. Примером отношения к нему Центра накануне войны может служить телеграмма за подписью «Директор» (читай военной разведки): «Дорогой Рамзай! Внимательно изучив присланные материалы за 1940-й год, считаю, что они не соответствуют поставленным задачам». Рамзая, тратящего из-за наложенных Центром финансовых ограничений, по существу, собственные деньги на обеспечение работы резидентуры, упрекают в том, что он слишком щедро расходует государственные средства на оплату японских и прочих иностранных источников, работающих на него в Токио. «Мудро» предлагают сократить расходы на агентов и платить только за важные сведения.

И лишь после катастрофы 22 июня 1941 года к Зорге начали вновь прислушиваться. В театре, который посещали в основном европейцы и где даже вездесущей наружке за всеми было не уследить, ему назначили встречу со связником советской военной разведки. Самое подходящее место, простите за подробность, мужской туалет. Тут Зорге и сообщили, что вся его группа будет отмечена высокими наградами, а урезанное было финансирование Рамзаю обязательно увеличат.

Зорге, пренебрегая высоким статусом связника, перебивает посланника Центра. Вся его группа — коммунисты, ни один не трудится ради денег и наград. Задает и вопрос, который, наверно, стоило оставить при себе. По крайней мере в Москве приехавшим после начала войны из-за кордона разведчикам задавать его начальству строго не рекомендовалось. Зорге спрашивает, почему игнорировали его предупреждения о начале войны. Наверняка же об этом сообщали и другие товарищи.

Успел Зорге высказаться и о роли Коминтерна: неужели хорошо обученные коммунисты-интернационалисты не говорили о неизбежности нападения Германии на СССР? Коминтерн — тема сложная. О роли коминтерновцев и сейчас предпочитают помалкивать, а уж в те годы… Благополучно вернувшийся из Токио в Москву связник проинформировал начальство о состоявшемся разговоре. В Центре поведение Рамзая вызвало недовольство.

И все же после 22 июня Сталин признал, что «Рамзай оказался прав. Ему нельзя не доверять — иначе возможны новые убийственные просчеты».