Легендарный Араб

Настроение у Бориса было паршивым, ему хотелось встать и уйти, нагрубив напоследок боссу и наплевав на собственную безопасность.

— Если честно, — добавил он, — я видел Руслана только мельком, сделал вид, что беседую с ним. Перед Левой сделал.

— А ты не кори себя, Боренька. — Шерстнев довольно точно угадал настроение собеседника, по привычке обращаясь к нему ласково.

— Я не корю... Просто я устал.

— На том свете отдохнешь, — коротко хохотнул хозяин. — Шучу, шучу.

Василий Ефимович едва ли не переполз через стол, чтобы потрепать собеседника по плечу. Левина чуть ли не передернуло: ему показалось, что старый спрут потянулся для того, чтобы вцепиться ему в шею и придушить.

— Молодец, молодец! — Шерстнев вполз обратно в кресло. Когда он продолжил, Левину показалось, что восклицание босса можно приписать в его же заслугу. — Я люблю хитроумные комбинации. А тут такой случай подвернулся... Я очень быстро понял, как заставить Радзянского довести дело до конца. Ежели хочешь еще кофе...

Борис перебил его взмахом руки.

— Нет, спасибо. — После паузы спросил: — Я еще нужен?

Хозяин, задумавшись, покачал головой:

— Думаю, нет. Советую тебе отдохнуть где-нибудь — недельки две-три. Хотя бы у меня на даче — лучшего места не найдешь. — Он пододвинул к собеседнику сотовый телефон. — Связь со мной будешь держать по этому телефону. А свой сдай, — он слегка повысил голос.

— Для чего? — спросил Борис. Но свой мобильник послушно вынул из кармана.

— Для того, друг, чтобы ты случайно не ответил на звонок Радзянского. Сам можешь звонить куда угодно — только не Леве, понятно?

— Если я скажу «да», вы мне не поверите.

Василий Ефимович с минуту испытывал собеседника суровым взглядом, после чего довольно неожиданно мягко изрек:

— Да мне все равно — веришь ты или нет. Главное — держи рот на замке и выполняй приказы.

Он замолчал. А Левин, бросая на него короткие взгляды, ловил себя на мысли, что в голове этого старикана пусто, как в черепе неандертальца. Однако черепная коробка хозяина варила как хороший казан, он действительно был мастером высшего класса, он даже не изобретал, а буквально рожал хитроумные комбинации, способен был вычислить ошибку на ранней стадии операции или даже во время проработки всех деталей и найти новое решение, отчего задача порой усложнялась, но смотрелась по-настоящему красивой.

Даже выйдя на пенсию, старик не мог избавиться от своего пристрастия, которое поначалу виделось для него пагубным, словно наркотик. Порой с ним советовались рулевые Первого главка, но к работе не привлекали. Ему казалось, что поступают с ним несправедливо, просто пользуются. Он сравнивал себя со старым добрым игровым автоматом, который пылится в углу, с завистью взирая на более современные игровые приставки, зная, что в основной зал ему не попасть никогда; иногда только кто-то подходил, совал в исцарапанную щель жетон и больно жал на скрипучие кнопки управления.

Шерстнев прервал молчание, послав на Левина усталый взгляд:

— Боря, ты сегодня даже не спросил о моем здоровье.

— Что? — Гость приподнял брови. До него не сразу дошел смысл сказанного, ему показалось, что он ослышался, хотя ничего особенного в вопросе хозяина не прозвучало.

Василий Ефимович терпеливо повторил:

— Я спрашиваю, чего о здоровье не справился?

«Не прикидывайся-ка ты рязанским мужичком». Борис пожал плечами, смекая, действительно осведомиться или нет. Старик спросил не просто так, а для того, чтобы дожать собеседника, заставить отвечать даже на те вопросы, на которые можно только пожать плечами или вовсе проигнорировать их. Он унижал собеседника. Что ж, думал Левин, наверное, он имеет на это право. Борис чувствовал себя никчемным человеком, благо было с кем себя сравнивать — с Львом Радзянским, который действительно работал, рисковал, тогда как сам Левин только делал вид, что трудится и рискует. И получает за это деньги. Но не он сам определял себе место.

Шерстнев правильно угадал, что не дождется ответа. Кряхтя, он снова склонился, взял со стола тонкую пластинку пастилы и бросил ее в рот.

— Значит, мы с тобой договорились, Боря. — Шерстнев указал высохшим пальцем на телефон, оставленный Левиным на столе. — Другу своему не звони — это раз. Второе — мотай на мою дачу, ключи сейчас получишь. Сразу не торопись — вали дней через пять-шесть.

— Там никого нет?

— Не будет. Внуку скажу, чтобы туда ни ногой. Повадился, стервец, девок на мою дачу водить. Он тебе все и покажет. Да, — спохватился Шерстнев, — у меня там собака, будешь ее кормить.

Этот разговор произошел в то время, когда влюбленный Лев Платонович Радзянский «валил» с переполненными чувствами из аэропорта Сочи в Москву. Чтобы упаковать в дорожную сумку самое необходимое и отправиться в кратковременное путешествие в жаркую страну. Окажись он свидетелем разговора между Шерстневым и Левиным, его бы буквально убил незнакомый, чужой тон, с которым говорил милейший и добрейший Василий Ефимович, не говоря уже о теме разговора, которая напрямую касалась его. И не только.

30

Москва