Легенды грустный плен

При виде этого кургана Пересветова охватило волнение. Он подался вперед, впился взглядом в треугольный силуэт и прошептал:

— Чью кровь проливал он рекою?Какие он жег города?И смертью погиб он какою?

И в землю опущен когда?Безмолвен курган одинокий…Наездник державный забыт,И тризны в пустыне широкойНикто уж ему не свершит!

В то время, когда головная походная застава — сабельный взвод, усиленный двумя противотанковыми ружьями и станковым пулеметом, опоясывал окопами склон кургана на боевой высоте в далекой степи, в московской профессорской квартире близ Арбата прозвенел звонок. На площадке стоял подтянутый командир Красной Армии. Был он с пистолетом и полевой сумкой на ремне, в петлицах по «шпале». То, что открыла незнакомая женщина, несколько обескуражило его.

— Это квартира профессора Пересветова? — осведомился военный, вглядываясь в смутное пятно лица.

— Да мы тут по уплотнению… Вещи все целы — мы их в кабинете замкнули, чтобы дети не попортили…

Женщина замялась, и военный спросил, пытаясь придать «штатские» интонации своему командному лающему голосу:

— Ключи от кабинета у вас? Мне нужно оставить письмо для сына профессора. Он воюет где-то на юге.

— Сейчас; сейчас, — засуетилась женщина, гремя цепочкой, — да вы проходите.

Была открыта тугим ключом дверь кабинета и перед военным предстало тесно заставленное помещение: снесли мебель из других комнат, наспех бросили, как попало. У окна, заклеенного множеством перекрещенных матерчатых полосок, в пыльных столбах потревоженного воздуха, зеленел письменный стол с давно высохшими чернильницами. На столе лежало несколько листов хорошей довоенной глянцевой бумаги, исписанной крупным, с правильным наклоном почерком, какой вырабатывала дореволюционная гимназия.

Военный прочитал на первом листе:

«Еще раз о тайне Каялы» (наброски, тезисы и другие материалы для статьи и для сообщения на Ученом Совете).

Война заставила критически пересмотреть многие выработанные ранее исторические концепции, слагавшиеся в другом состоянии общества и в другую эпоху, под влиянием других идеалов… Это относится, в первую голову, к моему раннему труду «Миф о реке Каяле».

Должен с открытым сердцем — а в такое время нельзя по-другому — признать, что студенты кружка Пасынкова не такие уж бесшабашные незнайки, как это показалось вначале. Разумеется, обвинения лично Пасынкова в конъюнктурности моего исследования я принципиально отвергаю, как отвергал и раньше…»

Прочитав это, он щелкнул пальцами.

Женщина кашлянула. Военный обернулся и сказал:

— Профессор, видно, немало успел сделать перед уходом в ополчение. А этот документ как раз касается меня и моей научной работы. Мне нужно хорошенько ознакомиться с ним.

— Да что же, конечно, читайте, раз нужно, — женщина нерешительно отступила в коридор и прикрыла дверь.