Легенды Крыма

Чалки — долина, смежная с отузской. По преданию, в Чалках существовало некогда значительное армянское поселение, а развалины часовни у источника Бахр-баш-чокрак (источник Медной головы), сохранились и доселе. Найденную у источника плиту с надписью на староярмянском языке прочел местный палеограф Степан Никитич Лазов, который и рассказал легенду об Антарам. Детали легенды сообщила проживавшая в Отузах Александра Лазаревна Батаева. Часть армян, по завоевании Армении татарами в 1262 г., была переселена в районы Астрахани и Казани, но затем переселенцам разрешили перейти в Крым. (Зап. Одесс. Общ. ист. и древ. Т. IV, стр. 92). Следы их поселений сохранились на протяжении от Старого Крыма до Коз. В Карадаге полуистертая надпись на развалинах церкви св. Стефана свидетельствует, что эта церковь была построена армянами в 1400-м году (ibid. Т. X., ст. 446). В Старом Крыму (Эски-Крым) сохранились развалины шести армянских церквей и монастырь Сурп-Хач (Святого Креста). В храмовый праздник сюда стекалась масса народа со всех окрестностей монастыря, совершалось торжественное богослужение, происходила борьба, закалывались в жертву бараны. Воспоминания об арнаутах живут среди татар, как о народе жестоком и беспощадном. — У них была железная душа, — говорят татары.

Арнауты-албанцы — потомки древних пеласгов, некогда составляли цвет турецкого войска.

Деликли-кая

Разве есть на свете черешня вкуснее козской и где найдется сари-армут более нежный и сочный!

В Крыму не встретишь тоньше стана у юноши, и не знают другие земли девушек, которые умеют ходить так легко, как козские, по скалам и обрывам.

Смотрит поседевший Эльтиген на детей долины, на солнечном луче любуется ими, а когда к вечеру побежит от гор в деревне синяя тень, прислушивается к голосу стариков, которые собираются посидеть у кофейни.

— Лучше прежде было.

— Лучше было, — твердит девяностолетний Муслядин, сидя на корточках рядом с имамом.

— Когда нужно — дождь был; когда не нужно — не был; червяк лист не ел; пчелы — да, были; козы — да, были; по две пары буйволов у каждого было. Хорошо было.

Слушают Муслядина козские татары и вздыхают.

— Прежде лучше было.

В наступивших сумерках вспыхивают там и сям огоньки у курящих, и белесоватые клубы табачного дыма застилают по временам сосредоточенные, серьезные лица.

— Воды много было, — замечает кто-то.

— А? — не слышит его Муслядин.

— Дыры в Деликли-кая, говоришь, не было. Не было, не было. Потом сделалась, когда Кыз-буллаги открылся.

— Говори, — просит кефеджи, наклоняясь к самому уху старика. — Люди послушать хотят.

Сдвигает Муслядин на затылок тяжелую барашковую шапку, чтобы облегчить шишку, которая выросла над ухом, как арбуз на баштане.

Сверху, по шоссе над деревней, у Деликли-кая, звенит почтовый колокольчик.

Затих колокольчик, точно, чтобы не мешать Муслядину вести свой рассказ.

— Ну?

Слушали его не раз деревенские и все же хотят послушать. Хочется слушать о чудесном в этот тихий летний вечер, когда сошла на землю прохлада, а загоревшиеся на глубоком небе без числа звезды отвлекают мысль от забот трудового дня.

Не торопясь, с остановками, покуривая из длинной черешневой трубки, говорит Муслядин о том, что слышал от отца и деда.

Задумываются слушатели; увел их Муслядин в какой-то другой мир, и в воображении их незаметно оживают три серые скалы Эльтигена. Чудится, что в средней из них, Деликли-кая, нет больше сквозной щели, и живут в ней по-прежнему три сказочных духа. И каждый поет свою песню, а людям кажется, что шумит гора. Если гулко — ждут дождя, если стонет — бури. Предупреждают духи людей, потому что, как в давние времена, любят свою деревню.

Тогда прислушивались люди к голосу их и чтили своих покровителей.

Тогда духи приходили к людям и любили их. От любви росло блаженство духа, передавалось сердцу человека. Добрее делались люди.

Звенит снова почтовый колокольчик у Деликли-кая и, оторвав на минуту слушателей от мира грез, замирает где-то в лесной чаще.

Когда самому хорошо, хочешь, чтобы было и всем хорошо. Так устроена душа. И в былое время козские люди не пропускали нищего и странника, чтобы не приютить и не накормить его. А когда уходили вниз, в сады, на работу, оставляли кого-нибудь, чтобы было кому принять прохожего.

И вот как-то раз ушли все на работу; остались старухи и мальчуганы, да три девушки, которые спешили шить приданое, чтобы было готово к месяцу свадеб.

Было жарко и девушки, захватив работу, ушли в лес искать прохлады. Притих Эльтиген. Покинули духи свои скалы, и, превратившись в нищих, подошли к девушкам.

Увидели девушки слепого, хромого и горбатого, поклонились им.

— Если голодны, накормим вас.

Под широким дубом, который стоит и теперь, развязали узелки с таранью, чесноком и лепешками и стали угощать бедняков.

— Кушайте.

Ели нищие, благодарили, а когда кончили, — в узелках не стало меньше.

— Кушайте хорошенько, — говорили девушки, и отдали нищим желтые сариармуты, которые оставили было для себя.

Улыбнулись странники.

— Велик Аллах в своих творениях. Да исполнит сердце Ваше радостью.