Легенды нашего времени

— Такова воля Господа. Мы должны принять ее с открытыми глазами. Мы должны умереть, и один Господь знает, почему, по чьей вине и ради чего; я этого не знаю. Но раз Он требует в жертву наши жизни, значит, Он помнит о нас, Он не отвернул от нас лица Своего. И мы с радостью — чистой, отчаянной, безумной радостью — скажем Ему: мы согласны, да будет воля Твоя. Быть может, наша радость нужнее наших слез, а наша смерть дороже, чем наша жизнь. Не молите Его о сострадании, подавите крики, которые рвутся из вашей груди. Пусть гордость родится в ваших сердцах, пусть взорвется она, и я, пастырь ваш, которому вы обязаны послушанием, обещаю вам, что ангелы склонят головы от стыда и никогда больше не будут славить Создателя вселенной, никогда!

Ученики слушают его, не понимая. Старик, сидящий поодаль, начинает глупо хихикать.

Когда ямы выкопаны, двадцать мужчин возвращаются на свои места — к родителям, к женам, к невестам. Убийцы лениво едят и болтают. И вдруг — машина; они вскакивают, вытягиваются перед лейтенантом, который осведомляется, все ли готово. Да, все готово. Элегантный офицер, в перчатках, осматривает место. Удовлетворенный, он поворачивает к общине свое тонкое благородное лицо. Встав на ящик с боеприпасами, он торжественно объявляет своим жертвам, которым кажется, что они попали во власть какого-то дьявольского кошмара:

— Ваш час пробил. Война для вас окончена. Вскоре вы познаете покой, которому ваши оставшиеся в живых братья когда-нибудь позавидуют.

И, бровью не поведя, он предлагает торг: если они не будут сопротивляться, не будут мешать, их будут брать семьями, и они все уйдут, держась за руки; в противном случае он будет вынужден стрелять в толпу, убивая кого попало на месте, и это будет не слишком приятное зрелище.

— Даю вам пять минут, чтобы принять решение.

Мужчины и женщины, все испытавшие старики и почтительные дети, богатые и бедные, ученые и невежды, все смотрят в рот учителю, чей затуманенный взор таинственно и чудесно проясняется.

— Говорю вам, это воля Божия. Но в самом ли деле он этого хочет?

И вдруг — это уже не тот человек. Непонятно, богохульствует ли он, или проповедует веру в союз и верность этому союзу. Непонятно, что им владеет: гнев, отрицающий любовь, или гнев, призывающий любовь. Сияют его глаза под мохнатыми бровями, и в них отражается пылающий Храм:

— Авраам, Ицхак и Яаков, вы, которые, как говорит устное предание, ходите по дорогам страданий нашего народа, свидетельствуйте о нас! Я не прошу вашего заступничества, — я прошу только вашего свидетельства. Особенно твоего, Авраам, особенно твоего. Знай, что каждый член моей общины тебя превзошел. Некоторые здесь принесут в жертву не одного, а пять сыновей. Знай же ты, что Бог Израиля нарушает здесь закон Израиля. Тора запрещает колоть корову и теленка в один и тот же день: и вот, ее закон не применяется к нам, чтящим его. Вот где сынам Израиля отказано в том, что дано животным.

Женщины, как всегда раньше во время его. проповедей в синагоге, плача впивают его слова, смысл которых от них ускользает. Оцепеневшие мужчины пытаются восстановить свою, внезапно парализованную, способность мыслить. Кое-кто из молодых шепотом спрашивает, не смеется ли раввин над ними, над собой и над всем миром.

— Я хочу, чтобы тот из нас, кто выйдет отсюда, — продолжает он еще громче, — видел, слышал и помнил. Я доверяю ему больше, чем патриархам, он осмелится пойти дальше. Я хочу, чтобы он стал хранителем правды и носителем пожара. А если и он должен погибнуть вместе с нами, как мы, я обращаюсь к небу, к ветру, к облакам, к муравьям, что ползают у нас под ногами: пусть они свидетельствуют о нас, быть может, мир не заслужил иных свидетелей.

Учитель озирается вокруг, и во взгляде его презрение к вселенной. Он видит невидимое и содрогается.

Молодые неприметно собираются в кучку и, сохраняя невозмутимый вид, совещаются. Что делать? Сопротивляться? Чем? Ножами, ногтями? А потом? Бежать. Куда? Все равно куда. А родители, а жены, а старики, а больные? Покинуть их, или пойти за ними на алтарь? Мнения разделяются, волнение нарастает, время не ждет.

Учитель говорит, лейтенант начинает сердиться.

— О чем он им рассказывает? — спрашивает он одного из могильщиков.

— Он говорит нам о будущем.

— Вот это чувство юмора! Он меня просто восхищает!

— А меня восхищает его взгляд.

— В самом деле, в нем есть что-то странное.

— У людей, которые должны умереть, всегда такой взгляд, — говорит могильщик.

— А у тех, кто их убивает?

— У них нет взгляда.

Рабби заканчивает свою речь:

— Свидетели, слушайте! Мы не хотим умирать: мы хотим жить и строить во времени и в молитвах царство Мессии. Кто-то этому воспротивился, и этот кто-то Один, и имя Его — Один, и Его вечные тайны неисповедимы для нас и причиняют нам боль. Ничего, братья мои: мы отдаем Ему нашу жизнь и нашу смерть, и желаем, чтобы Он воспользовался ими, как хочет, и чтобы Он был их достоин.