Легенды о любви и дружбе

И так мое жалкое состояние продолжалось по апрель месяц; только и отрады мне было, когда его вижу, поплачем вместе, и так домой поедет. Куда уж все веселья пошли! Ниже сходства было, что это жених к невесте ездит. Что же между тем, какие были домашние огорчения? Боже, дай мне все то забыть! Наконец уж надо наш несчастливый брак окончить; хотя, как ни откладывали день от дня, но, видя мое непременное намерение, принуждены согласиться. Брат тогда был болен большой, а меньшой, который меня очень любил, жил в другом доме, по той причине, что он тогда не лежал еще воспою, а большой брат был воспою болен. Ближние сродники все отступились; дальние и пуще не имели резону. Бабка родная умерла. И так я осталась без призрения; сам бог меня давал замуж, а больше никто. Не можно всех тех беспорядков описать, что со мною тогда были; уже день назначили свадьбы; некому проводить, никто из родных не едет, да некому и звать. Господь сам умилосердил сердца двух старушек, моих свойственных, которые меня провожали, а то принуждена бы с рабою ехать; а ехать надобно было в село, пятнадцать верст от города: там наша свадьба была. В этом селе они всегда летом живали; место очень веселое и устроенное; палаты каменные, пруды великие, ранжереи и церковь в палатах. После смерти государевой отец его с своею фами-лиею там жил. Фамилия их была немалая: я, все презря, на весь страх! Свекор был и свекровь, три брата, кроме моего мужа, и три сестры; вить надобно бы о том подумать, что я всем меньшая и всем должна угождать во всем; во всем положилась на волю божию: знать судьба мне так определила!

Вот уже, как я стала прощаться с братом и со всеми домашними, кажется бы и варвар сжалился, видя мои слезы; кажется, и стены дому отца моего помогали мне плакать; брат и домашние так много плакали, что из глаз меня со слезами отпустили. Какая это розница свадьба, сговор? Там все кричали: ах! как она счастлива; а тут провожают и плачут: знать что я всем жалка была. Боже мой, какая перемена! Как я выехала из отцовского дому, с тех нор целый век странствовала. Привезли меня в дом свекров как невольницу: вся расплакана, свету не вижу перед собою. Подумайте, и с добрым порядком замуж идти, надобно подумать последнее счастие; не токмо в таковом состоянии, как я шла. Я приехала в одной карете, да две вдовы со мною сидят, а у них все родные приглашены, дядья, тетки; и пуще мне стало горько: привезли меня как бедненькую сироту; принуждена все сносить. Тут нас в церкви венчали. По окончании свадебной церемонии провожатые мои меня оставили, поехали домой; и так наш брак был плачу больше достоин, а не веселия. На третий день, по обыкновению, я стала с визитами ехать по ближним его сродникам и рекомендовать себя в их милость: всегда можно было из того села ехать в город после обеда, домой ночевать приезжали.

Вместо визитов, сверх чаяния моего, мне сказывают, приехал-де секретарь из сенату; свекор мой должен был его принять. Он ему объявляет: указом велено-де вам ехать в дальние деревни, и там жить до указу. Ох! как мне эти слова не полюбились; однако я креплюся, не плачу, а уговариваю свекра и мужа: как можно без вины и без суда сослать! Я им представляю: поезжайте сами к государыне, оправдайтесь. Свекор, глядя на меня, удивляется моему молодоумию и смелости. Нет, я не хотела свадебной церемонии пропустить, и не рассудя, что уже беда, подбила мужа, уговорила его ехать с визитом: поехали к дяде родному, который нас с тем стретил: «Был ли у вас сенатский секретарь? У меня был, и велено мне ехать в дальние деревни, жить до указу». Вот тут и другие дяди съехались, все то же сказывают. Нет, нет, уже я вижу, что на это дело нету починки: это мне свадебные конфекты. Скорее домой поехали, и с тех пор мы друг друга не видели, и никто ни с кем не прощались: не дали время. Я приехала домой; у нас уже, уже сбираются; велено, в три дни чтоб в городе не было; принуждена судьбе повиноваться. У нас такое время, когда к несчастию, то нет уже никакого оправдания, не лучше турков: когда б прислали петлю, должны б удавиться.